фестиваль танец
В Центре имени Мейерхольда Французский культурный центр показал первый из двух спектаклей Жозефа Наджа — дуэт "Время отступления". Считается, что это самый "танцевальный" проект хореографа-режиссера. Однако ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА обнаружила, что балетоведческой рецензии ей не написать.
На спектакле был аншлаг: встречи с хореографом-режиссером ждали два года — с тех пор как руководитель Национального хореографического центра Орлеана показал Москве своих кафкианских "Полуночников", получивших "Золотую маску" как лучший зарубежный спектакль сезона. Камерное "Время отступления" — первый спектакль, который Жозеф Надж рискнул поставить на двоих, взяв в партнерши Сесиль Тьеблемон, шесть сезонов проработавшую в его труппе. Получасовой вариант дуэта несколько лет назад был показан на фестивале в Вильнюсе, и там же зародилась его новая версия: хореограф познакомился с Владимиром Тарасовым, и композитор стал третьим участником спектакля. Его перкуссия увеличила жизнь персонажей вдвое, укрепила часовую танцевальную пантомиму каркасом жесткой ритмической структуры и расставила смысловые акценты.
Без тарасовских колких щелчков, зловещих пришептываний, невнятного гула и апокалиптического грохота, придавших вес и внушительность этой трагикомической клоунаде, спектакль рисковал рассыпаться на фрагменты — удачные и проходные. Потому что сложен из сценок-эпизодов, как старинный гиньоль. Только деревянный ящик кукольного театра тут вырос до размеров сцены, а невидимый кукловод дал временную свободу своим марионеткам.
Вначале марионетки мертвы: Он и Она, свесив головы и руки, сидят на стульях у грубо отесанного стола. К спине каждого привязана кукла — в той же одежде провинциалов начала прошлого века, что и персонажи, оживающие с первым чмоканьем деревянных чурок композитора Тарасова. Осторожно попробовали руки-ноги, боязливо познакомились, слегка касаясь друг друга то каблучком, то локотком. Избавились от деревянных двойников и стали налаживать жизнь вдвоем, на ходу придумывая правила игры, чередуя полутанец и чистую пантомиму. Танец выглядит лирическим довеском, пантомима — основой спектакля.
Вот Он и Она завороженно двигают по столу свечу, обломок камня, петушиную голову и грецкий орех (символику каждый зритель расшифровывает по вкусу) — эта расстановка приоритетов сродни поискам смысла жизни. Клоунский спор за обладание толстой палкой с потешными слезами, мольбой, унижениями и поцелуями тоже претендует на притчевую многозначность, так что расшифровывать метафорическую палку прямо-таки неловко.
История пары неотчетливо продирается сквозь время: вот Она поет песенку про войну, аккомпанируя себе на аккордеоне, а Он дергается в конвульсиях, отбиваясь от невидимых врагов. Вот у Нее надувается живот, и это спровоцирует кульминацию: с разных сторон сцены оба запустят веревки с шариками на концах, и эти маятники так и будут качаться в разных направлениях, потому что Он и Она не могут быть единым Оно. И, скрыв лицо под белой карнавальной маской, Он той самой метафорической палкой разобьет белоснежный глиняный кувшин, подвешенный к колосникам на веревочке. И на веревочке останется птичий трупик — то ли птицы счастья, то ли отлетевшей души кукловода. Марионетки возьмутся за руки и умрут вместе со своими куклами-двойниками.
То, что Надж-хореограф не слишком изобретателен, раньше мешал понять Надж-режиссер. В дуэте стало ясно: Надж не танцует в обычном смысле. Руками, ногами, всем телом он выписывает кренделя, вензеля и завитушки, как подвыпивший шафер на сельской свадьбе. В ход идут и некогда усвоенные приемы восточных единоборств, и трясучка крупных и выразительных кистей рук, и марионеточная расхлябанность, и самобытные примочки, вовсе не поддающиеся описанию. Но в исполнении партнерши эта закрепленная импровизация лишается обаяния. Соседство Сесиль Тьеблемон, отлично вымуштрованной танцовщицы, доводящей наджевские выкрутасы до профессиональной отточенности, как раз и обнаруживает ограниченность этого странного лепета. Надж-актер, превосходный комик-меланхолик, способный довести до колик одним движением бровей, в пантомимных сценах напрочь ее переигрывает. Мимирует она так же усердно и точно, как и танцует, но в редком даре клоунессы природа ей отказала.
Жозефа Наджа любят интеллектуалы. Потому что сумрачный венгр умеет их и рассмешить, и тронуть, и напугать, позволив почувствовать себя детьми, но сохранить умное лицо. Обычно балаган и философию Жозеф Надж перемешивает куда более тщательно. Во "Времени отступления" он решил сказать о самом важном и сразу все — и ужасно перегрузил спектакль. Выражаясь в его стиле, площадная дерюга гиньоля оказалась так густо расшита стразами патетических метафор, что порвалась на самом неудобном месте.