Шотландский писатель Эндрю Крами лично собирается представить в Москве свою, по словам автора, философскую мистерию "Пфитц". Презентация должна начаться чем-нибудь вроде "Вот 'Пфитц', прелестный 'Пфитц', не более наперстка". Действие происходит в вымышленном городе 200-летней давности, жители которого по прихоти некоего графа дружно трудятся над созданием другого вымышленного города.
В игрушечном романе срабатывают почти все механизмы: фантастический, ретро, нравоучительный, комедийный, пародийный, литературоцентричный и детективный. Собраны эти механизмы из западных комплектующих: Борхес, Итало Кальвино, Кундера, Гофман, Стерн, Вольтер и Дидро (перечисляем в порядке от престижности к просто уважаемости). Чуждый антураж без сомнения интригует. Хотя и требует разъяснений, начиная уже с названия романа: имя главного героя — результат опечатки в прозаичном немецком слове "лужа". Главная героиня Эстрелла — цитата из "Карнавала" Шумана, другой герой, Вайсблат, в переводе именуется "белый лист". Даже написание фамилии самого автора в России получило разные вариации: другой его роман, "Мистер Ми", был опубликован за подписью Круми.Российская, особенно московская, аудитория, как никто, оценит зачин "Пфитца". Странное увлечение чудаковатого графа — проектирование фантомных городов — это же не понаслышке знакомая нам бумажная архитектура. У графа в подчинении несколько министерств: в биографическом каждому жителю придумывают судьбу, в патологическом контролируют его своевременный уход. За городских писателей собрания сочинений пишет целая группа "негров". В принципе подобные замысловатые механизмы запросто собирались и нашими отечественными левшами. Немного наивная ироничная манера неоромантика Крами напоминает Вениамина Каверина периода "Серапионовых братьев". Поупражнявшись в стилевых нагромождениях, Каверин занялся конструированием самостоятельной романной манеры. Может быть, и готовящийся к публикации новый роман Эндрю Крами "Mobius Dick" станет английскими "Двумя капитанами"?
Эндрю Крами признается, что воспринимает Сервантеса через Борхеса, а Дидро — через Кундеру и сам не против быть сегодняшним представителем XVIII века: постмодернистские авторы вполне смирились со вторыми ролями, особенно если "первый состав" уже мало кто читал. У писателя Эдуарда Лимонова, чей "Тюремный дневник" только что появился в серии "Жизнь запрещенных людей", тоже был свой почетный ряд: граф (именно так по-лимоновски) де Сад, Селин, Жан Жене. Был, пока он не вырвался из "плена мертвецов" и, по его собственным словам, не "уделал" их всех. На "стайерской" дистанции он считает себя победителем и лагерника Александра Солженицына, и ссыльного Иосифа Бродского. "Статьи у меня, Джозеф, как тяжкие каменные плиты. Тюрьма меня возвеличивает",— замечает он одному из нобелиатов в воображаемом диалоге.
Единственную настоящую рецензию на лимоновские "записки из мертвого дома" со слов прокурора запишет стенографист. Лимонов уже не называет себя писателем. Это действительно не книга, а жизнь. Немалую ее часть составляют документы уголовного дела, письма поддержки, а также полностью воспроизведенное ходатайство Эдуарда Савенко от 9 сентября 2002 года. Детальное изображение лефортовских будней тоже преподносится не как досужие заметки, а как пособие для потенциальных соседей. Важно все, что попадает в поле зрения автора: он портретирует сокамерников, пересказывает историю тюрьмы. В его сводки попадает и поговоривший о Лимонове с Путиным Михаил Шемякин, и коммерсантовское интервью с французским писателем Эммануэлем Каррером ("Люблю писателей с плохой репутацией"), и отечественные радиостанции (нашей попсе посвящены самые хлесткие страницы книги). Как поется в песне, которую наверняка хоть раз транслировали в Лефортове,— "Тюрьма мой дом, да только я живу не в нем".
Эндрю Крами. Пфитц / Перевод с английского Михаила Пчелинцева. СПб.: Симпозиум, 2002 (Fabula Rasa)
Эдуард Лимонов. В плену у мертвецов. М.: Ультра. Культура, 2002 (Жизнь Zапрещенных Людей)