Сегодня в Центре имени Мейерхольда спектаклем "Время отступления" начинается показ работ Жозефа Наджа (Josef Nadj) в рамках театрального фестиваля NET. Культ венгерского хореографа-режиссера, больше 20 лет живущего и работающего во Франции, в России сложился в 2000 году — тогда его кафкианские "Полуночники" получили "Золотую маску" как лучший зарубежный спектакль года. С ЖОЗЕФОМ НАДЖЕМ встретилась ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
— Дуэт, который вы показываете сегодня, называется "Время отступления". Что это означает?
— Я отталкивался от одного из значений этого слова — отступить к самому себе, замкнуться. И снова начать путь. Это время отступления и мое, и моей партнерши, с которой мы вместе делаем этот спектакль. Для того чтобы поставить спектакль малой формы, нужно обрести зрелость. Пять лет назад я дозрел и с тех пор сделал еще один дуэт и одно соло.
— Это соло — ваша последняя премьера "Дневник неизвестного" — основано на вашем же дневнике. И в дуэте, и соло вы танцуете сами. Не можете никому доверить?
— Мне интересно самому воплотить на сцене собственную идею — с помощью именно своего тела.
— Но тело стареет, его возможности уменьшаются.
— Я рассчитываю оставаться на сцене до конца. Тело мое, конечно, изменится, но я считаю, что с возрастом вы контролируете его лучше и можете сосредоточиться на созидании. Я в состоянии выразить все, что наметил для себя. "Дневник" — это обращение к моим собственным воспоминаниям, речь идет о художнике и о скульпторе, моих близких друзьях. Оба жили в моем родном городе, оба добровольно ушли из жизни. Я продолжаю то, что начали они. В этом я вижу свой долг.
— Говорят, в вашем родном городке Каньица вообще процветает суицид?
— Да. Социологи ломали над этим голову, да так ничего и не поняли. Просто констатировали существование такой вот проблемы. Это касается всей Воеводины, где венгры пытаются сохранить себя среди сербского большинства.
— Вас называют представителем второго поколения новой волны французского танца. Вы действительно ощущаете себя представителем поколения?
— Хронологически это так. Несколько хореографов, в том числе и я, почти одновременно начинали свой путь. Сегодня говорят уже о третьем поколении. Но, думаю, я выхожу за поколенческие рамки. Я всегда старался уйти от влияния различных творцов, их стилей, то есть движения как школы.
— От кого же вы хотели уйти?
— Когда я начинал, был риск влиться в какое-нибудь популярное движение — скажем, танец буто или танцтеатр, который воплощала Пина Бауш и ее труппа. Но я был бдительным и постарался избежать влияния именно со стороны тех искусств, которые становились моими,— то есть театра или танца.
— Вы уже 22 года живете во Франции, но, похоже, все боретесь с ее влиянием на вас?
— Французский язык открывал мне мир: читая на венгерском, я не мог найти всего, что хотел,— это было просто не переведено. Франция на меня влияет, но я продолжаю думать по-венгерски, пишу по-венгерски.
— В пьесе "Чайка" Маша на вопрос "Почему вы всегда ходите в черном" отвечала: "Это траур по моей жизни". А вы почему всегда ходите в черном?
— Ну не всегда. Летом я в сером, светлее все-таки. Но вообще-то я люблю черный, это нейтрально и глубоко. Для меня это цвет чернил, которыми я рисую.