Через три месяца после разгрома в ноябре 1917 года "Огонек" снова начал выходить. Но это был уже другой журнал в другой стране. "В меру сил мы даем отражение того, что у всех в уме и сердце, что просится на уста,— писала редакция. — Завтрашнего дня не знает никто, большинство боится и угадывать его, но мы довольны, если сможем осветить настоящее"
Фото: Архив журнала "Огонёк" / Архив журнала
Фото: Архив журнала "Огонёк"
Фото: Архив журнала "Огонёк"
"Петроград в эти дни" — под такой рубрикой выходили в "Огоньке" зарисовки повседневной жизни столицы. Подписаны они были псевдонимом "Авгур". Так в древнем Риме назывался жрец, дававший предсказания по полету птиц. Есть основания полагать, что за псевдонимом скрывалась писательница Зинаида Гиппиус, занимавшаяся изданием и редактированием "Огонька" после Февральской революции (при сохранении на обложке имени редактора Владимира Бонди). Вот как "Авгур" описывал новую жизнь.
Бал-монстр
Насущного хлеба всего-навсего восьмуха в сутки, притом с примесью старновки, которой не столь давно покрывали хуторские овины и избы. Солома в хлебе.
Вот бал-монстр, с розыгрышем 12 фунтов кислого казарменного хлеба. Хлеб за красоту. В пропыленных танцзалах кавалеры в репейном масле на жестких, как шерсть, волосах, дамы в новых пахучих ситцах польсируют и вальсируют, и энергичным аккомпанементом раздается треск подсолнышек на крепких зубах.
Очереди уравнивают всех
... Две очереди почти слиплись своими темными, волнующимися хвостами. Теперь уже поистине слились все — и дети народа, и дети петербургского бель-этажа. Одна очередь к табаку, другая — к шоколаду. Бросив пристальный взгляд, вы, пожалуй, различите больше оренбургских платков и ломаных клеенчатых козырьков. Тут же продается табак навынос. В шоколадной очереди терпеливо стынут в серебристо-дымных дорогих шиншиллах, в лимонно-бледных прекрасных горностаях. А за углом, у хлебной лавки, перед огромной очередью агитаторша с исступленностью: "Когда же нас, наконец, накормят?" Шоколаду на витрине пуды. Хлеба — крошки.
Жертва травли
Бывшие: генерал продает газеты, прокурор с родственницей курсисткой расклеивают афиши, офицеры за колкой дров и уборкой улиц
Фото: Архив журнала , Архив журнала "Огонёк"
Баба бросилась в воду. Купила у "мешочника" по сходной цене 3 фунта хлеба. Другая баба увидела, попросила продать. Поднялись вопли, когда голодная счастливица отказала в хлебе. Собрался уличный трибунал. И тогда затравленная баба с проклятием толпе махнула через поручни моста. Только забулькала зеленая вонючая вода "Обводки". Народный суд прост. Бедные бабы! Почему голод и нищета, все годы войны так глодали вас, что лица у вас уродливо вытянуты, а щеки желты, как пергаментный обрывок.
Битва за сахар
По Невскому тянутся шинельно-серыми рядами люди, когда-то воевавшие, а теперь поступившие к "хозяину" извозчиками. Везут что-то в мешках. Один из них неловко повернул своего коняку как раз в тот момент, когда тащился красный вагон трамвая, и повозка, взвизгнув, ударилась о другие сани. Из мешков в грязный протоптанный снег посыпался чистый, белый, голубоватый рафинад-плиточки. На сладкую добычу ринулись, как сорвавшиеся псы, оголодалые столичные люди. Увы, не только дети улицы. Вон дама в котиковом прелестном пальто. Вон господин с сухими чиновничьими бачками. Должно быть упорный и методичный саботажник. На площади св. Марка в Венеции так приманивают сытые туристы голубей на горох. Петербургская публика может только позавидовать прикормленным птицам, не ведающим карточек.
Красногвардеец быстро наводит полный порядок, а Некто Безжалостный, смеясь почти мефистофельским смехом, затаптывает сапожищами остатки дорогого лакомства в жидкую грязь.
Буржуи на работах
Мраморная облицовка банка покрыта колеблющимися тенями, отбрасываемыми головами и рваными нагольными тулупами нищих мужиков и отощавших баб. Рабья, нищая, голодная Русь! А в трех шагах быстро копаются в снегу и сколотом льду фигуры другого типа. Первые выпрашивают, вторые работают. Все новые лица. Высокие лбы, тщательно выбритые лица, мягкие взоры — удивительная смесь энергии и непоколебимой учтивости. Вчерашние гвардейские офицеры, "львы". А нынче эти "львы" расчищают дорогу лошадям. В нескольких шагах отсюда, у Пассажа, общее внимание привлекает седоватый бодрый генерал, деятельно ворочающий киркой. На него глазеет разношерстная толпа. Бабы соболезнуют, но боятся громко высказать свое сочувствие: "Хоть и старичок, хоть и слабенький, а все же, поди, буржуй!"
И всюду у деревянных снеготаялок копошатся все новые люди в еще не изношенных щегольских шинелях, франтовых серых бекешах, отороченных серебристой барашковой смушкой. Люди сегодняшней улицы, вчерашних кабинетов и салонов. Что их ждет завтра?
Бегство из города
Мчится, лязгая расхлябанным железом, трамвайный вагон. Вагон тащит за собой "прицепку". А на прицепке — "демобилизованный воин" с лихо заломленной, блинообразной фуражкой. У него, в свою очередь, тоже есть "прицепка" — он держит постромки небольших саней, на которых в вальяжной позе сидит этакий дядя, окруженный сундучками, тюками, закатанными в одеяла. Взгляд, стреляющий из-под папахи, весьма воинственен.
Пока прицепки у "прицепок" вольготно покидают город, на Невском стоит хвост перед домом, в котором восседает комиссия по "разгрузке", рассматривающая желания жителей выехать из столицы.
Господа кушают конину
На ярко-голубой вывеске темпераментного маляра изобразила шоколадного коня, хвост которого ярко-красен, как клешня владивостокского маринованного омара. "Продажа конного мяса Хабибулова". Давно ли эти аллегорические кони, скакавшие с вывесок прямо в рот "халатников" (то есть старьевщиков, среди которых было много татар.— "О") из теснин грязного Щербакова переулка, были скромней размерами и серей видом. Прежде, и совсем не так давно, конина шла не по два с полтиной, а по четвертаку за фунт филейной, сочной вырезки. Бедные татары сейчас только руками разводят: "Дороже дорогого. Прежде шесть копеек стоил". Сейчас же под ногами вывесочного коня тянется хвост, не лошадиный, а человеческий, все в приличном виде, в шляпках, пенсне и котиках... А в стороне в убитых позах стоят продавцы "шурума" (то есть шаурмы): "Пылохо, совсем пылохо. Кушать махан (то есть конину) стали и господа".
Продуктовый аукцион
Баба, затравленная толпой, прыгает с моста из-за хлеба
Фото: Архив журнала , Архив журнала "Огонёк"
Финляндский вокзал. Только что притащился поезд. Дежурившие у дверей пока еще плывущих мимо вагонов изголодавшиеся петроградцы набрасываются на бедную, оглушенную, совсем подавленную чухонку, у которой под промасленным локтем зажата посудина с маслом, а в свободной руке — покрытой чистым полотенцем. Покачивается ведерко с "цельным" молоком. Таких аукционов, полных зажигательного энтузиазма и щедрости, не видал ни один художественный аукцион — где-нибудь на Морской в фешенебельном особняке.
Букет из ветчины
"Божественной" и "несравненной" опереточной артистке Д. улыбающийся капельдинер преподнес странный букет. К тому же и подавал его капельдинер каким-то странным косым движением — выставляя перед публикой редкий узор живых цветов. Но публика поняла. Публика учуяла, в чем секрет странного, массивного букета: до первого ряда доносился маслянистый, раздражающий запах вареной ветчины. Поклонник таланта преподнес увесистый окорок, декорированный приличия ради росистыми чашечками цветов.
Бандитский Петроград
Во что превратилась гордая красавица "Северная Пальмира". На Фонтанке на той неделе лежала, раскинув ноги, дохлая лошадь. Прекрасное Марсово поле, былое место гулянья едва ли не всего населения, идиллический уголок Лебяжьей канавки стали прямо-таки Брынским лесом (то есть разбойничьим местом.— "О"). Только изредка можно спастись от любителей чужого пальто. На днях к себе домой через сии непроезжие владения грабителей возвращался популярный клоун Жакомино, везший с собой дивно сработанную маску — ослиную голову с бегающими на шарнирах глазами и мотающимися ушами. Напали рыцари большой дороги. Бедный Жакомино, в подавленном состоянии, не зная, что делать, напялил маску на голову. Сверкнули ослиные глаза... И раздался крик! Кричали разбойники и осажденный — равно напуганные. Самсон побил филистимлян ослиной челюстью. Жакомино обратил вспять врагов суконной маской осла.
Битва за молоко
Драка из-за сахара
Фото: Архив журнала , Архив журнала "Огонёк"
Чем дальше от сурово-гранитных закопченных стен столицы, тем увереннее вырисовывается полусытость, полуобеспеченность продуктами — на мрачном фоне петроградской карточно-продуктовой голодовки. Не так давно самые отважные хозяйки, обремененные чадами, уезжали в Лугу, пускались в путешествие и дальше, к Пскову. Теперь и эти пути заблокированы. Если и ехать, то только в Шувалово, не дальше. Сюда и съезжаются за молоком со всех этих голодных, отощалых столичных улиц. На чухонок с жестяными, туго завинченными бадьями устраивают по всем правилам легкой полевой стратегии форменные облавы. О ценах и речи нет. Приезжие барыни в азарте, продиктованной голодом, перспективой некормленой шеренги детей и утомленностью пути, мужественно борются за обладание жбаном. До поры, пока гастролирующий голод не наложил своей печати на все молоко, чухонцы терпели. Но теперь на облаву снаряжается другая облава. В Шувалове дело не раз доходило до боя.
--Не пустим к нам, объедаете наших детишек!
Выхватывают из рук горожанок посуду с молоком и с треском швыряют о промерзлую землю, шпалы, рельсы. Вот она — гражданская война петроградских с "зимогорами" (то есть чухонцами.— "О").
Маскировка для картофеля
Под самым Петроградом, за селом Михаила Архангела, на низменных берегах Невы, лежат на илистой земле картофельные колонии немцев. Эти поля теперь дают "плантаторам" огромные доходы. Хлеба нет. Картофель по баснословным ценам еще можно достать. Недавно оголодалые жители столичных окраин и пригородных деревень придумали невероятный способ доставки картофеля. Ввиду того, что на пути уполномоченные лица и не очень уполномоченные перехватывают лакомый продукт, люди, весьма предприимчивые, но не брезгливые, привозили к себе картошку в... ассенизационных, начисто промытых, бочках. Со многим мирится с голоду возбужденный человек.
Начало "красного террора"
Репрессии
К уличной преступности 17-го года прибавились жестокие и самодеятельные расправы над "слугами режима"
Гнусное, кошмарное убийство, совершенное 7 января в палате Мариинской больницы, произвело впечатление разорвавшейся бомбы даже на темную несознательную массу. Вечером 6 января А.И. Шингарев (министр земледелия в Первом Временном правительстве) и Ф.Ф. Кокошкин (государственный контролер Временного правительства) были доставлены из Петропавловской крепости, где они вместе с остальными членами Временного правительства томились со дня Октябрьского переворота, в Мариинскую больницу. Комиссией врачей с участием представителей большевистской власти они были признаны нуждающимися в серьезном клиническом лечении. Около часу ночи, якобы для смены красногвардейского караула, в больницу ворвались около двенадцати матросов, солдатов и красногвардейцев, вооруженных винтовками и револьверами. Скоро из палаты, где находились Шингарев и Кокошкин, раздались несколько выстрелов. В Кокошкина было произведено несколько выстрелов в рот и в область сердца. Шингарев, истекающий кровью, тяжело стонал, когда на звуки выстрелов сбежалась больничная прислуга. К утру Шингарева не стало.
Известие о мученической кончине Киевского митрополита Владимира потрясло весь православный люд. В своем докладе членам церковного Собора первый всероссийский патриарх Тихон передает со слов лица, приехавшего из Киева, следующие подробности, предшествующие убийству. В Киево-Печерскую лавру явилась группа солдат и красногвардейцев, которые осведомлялись: стреляли ли со стен лавры из орудий и кто является "хозяином" лавры. Им ответили, что настоятелем лавры является митрополит Владимир. Тогда банда вооруженных и озлобленных людей ввалилась в покои митрополита, произвела там кощунственный обыск и вывела митрополита из лавры неизвестно куда. На следующий день у стен лавры был найден изуродованный труп владыки. На теле митрополита обнаружено несколько огнестрельных и штыковых ран.
Арестованный недалеко от Киева генерал Янушкевич, начальник штаба бывшего главнокомандующего в.к. Николая Николаевича, был препровожден в Петроград, где он должен был предстать перед военно-революционным судом. Недалеко от Петрограда генерал Янушкевич был убит наповал своим конвоиром.