АКРАМ ХАН ответил на вопросы обозревателя Ъ и одного из авторов проекта "Новый европейский театр" РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Ваши родители были выходцами из Бангладеш. Они имели отношение к искусству?
— Мама всегда хотела танцевать. Но ее отец ей не разрешал — это было несовместимо с мусульманскими обычаями. Потом родители переехали в Лондон, где я и родился. И мне было уже гораздо легче заниматься тем, что мне нравилось.
— У вас интернациональная команда. Вы набираете своих танцоров с идеей создания мультикультурной труппы?
— Нет, я просто приглашаю людей, которые мне нравятся и которые хотят со мной работать. Но Лондон — это огромный плавильный котел, в котором перемешались самые разные культуры и цивилизации, поэтому состав нашей труппы очень типичен для Лондона. Мы долго занимаемся техникой, прежде чем приступаем к спектаклям. Я обучаю их приемам танца катак.
— Насколько я понимаю, это очень древняя техника, у которой очень жесткие законы и приемы. Вы поощряете импровизации танцоров или жестко следуете канону?
— Очень люблю, когда они пробуют что-то предложить сами. Катак — всего лишь особая техника, язык, на котором мы стараемся говорить о чем-то своем. Мы не стремимся воспроизвести старинный танец как ритуал, мы же все-таки не фольклорная труппа. Например, в классическом катаке танцуют с бубенцами на ногах, а у нас ничего подобного нет.
— Вы сказали: "Говорим о своем". Но ваши миниатюры выглядят абстрактными композициями. У вас есть какие-то конкретные сюжеты в голове или вы просто интуитивно прислушиваетесь к себе и к музыке?
— Конечно, есть. У каждой из танцевальных пьес есть своя история, но она существует только для нас, зритель не должен ее видеть или анализировать, не должен включать разум.
— У вас есть авторитеты среди хореографов?
— Разумеется. Это прежде всего Пина Бауш, Уильям Форсайт, Алан Платель. Еще мне очень нравится Сиди Ларби, молодой бельгийский хореограф, мы будем вместе работать.
— Но он гораздо ближе к обычному театру, чем вы.
— У меня, кстати, в следующем спектакле заняты два драматических актера. Наверное, я тоже двигаюсь в сторону от чистого танца. Те работы, которые вы пригласили в Москву, показывают, каким я был несколько лет назад.
— Вы в этом году снялись у Питера Брука в телеверсии его "Гамлета"... Наверное, для вас было необычно говорить столько слов, ведь в своих спектаклях вы разговариваете телом.
— У меня была не очень большая роль, так что я справился. Но в каком-то смысле то, что делает Питер Брук, близко искусству танца. Я работал с ним и раньше: 15 лет назад еще подростком играл у него в "Махабхарате". Он стремится к тому, чтобы каждое слово было простым и точным — таким же, как жест в хорошем танце.
— За две недели до начала фестиваля по мейлу пришло письмо от вашего менеджера. Он писал, что актеры очень боятся ехать в Москву после террористического акта в театре, а вы, наоборот, очень хотите, и спрашивал, следует ли вас отговаривать. Вы такой храбрый человек?
— Дело не в храбрости. Просто я понимаю, что раз люди нас пригласили, значит, нас хотят видеть. И мы должны быть здесь. Мы недавно ездили в Израиль, выступали перед еврейской аудиторией, но я очень хотел выступить и перед палестинцами. Не получилось, к сожалению, по соображениям безопасности. А в прошлом году были в Нью-Йорке буквально через пару недель после 11 сентября. Меня, кстати, тогда не хотели впускать в Америку — из-за внешности и мусульманского имени. Наверное, подозревали, что мой британский паспорт — поддельный.