Каждый фильм короля ужасов Дарио Ардженто (Dario Argento), превратившего хоррор о маньяках в оперные феерии,— чистое кинематографическое счастье. И пусть в последнем из них, "Без сна" (Slepless, 2000 ****), он всего лишь компонует свои излюбленные мотивы, знакомые еще с 1970-х годов и дающие возможность знатоку его творчества определить убийцу раньше, чем додумается следователь. Пусть развязка кажется чересчур рациональной и не оставляет места для сладкого ужаса, который послевкусием оставался от "Profondo Rosso" или "Suspiria". Тогда зрителям не хотелось верить, что маньяк мертв — теперь в этом нет никаких сомнений. Помню, как после просмотра одного из его классических фильмов на фестивале фантастического кино на французском лыжном курорте вышедшие из зала на полуночную площадь журналисты хором завопили от ужаса: фильм продолжался — из темноты надвигались огромные светящиеся глаза каких-то монстров. Когда монстры оказались снегоуборочными машинами, все испытали откровенное разочарование. Но даже если в наши дни Ардженто немного устал, его инфернальные дети: невинные считалочки, звучащие смертным приговором; врывающиеся из ниоткуда в пространство кадра руки в черных перчатках, сжимающие разнообразные колюще-режущие предметы (как правило, это руки самого Ардженто); заброшенные особняки, хранящие тайны давних убийств; безлюдные ночные поезда, превращающиеся в смертельную западню,— по-прежнему поражают чисто абстрактной красотой и по-прежнему будят детские страхи. А какую историю он сложит из этих кубиков — дело десятое. "Без сна", в частности, это возвращение из 17-летнего небытия маньяка-карлика по прозвищу Гном, которого в свое время посчитали убитым и даже вроде бы похоронили. Очевидно, в царстве мертвых он приобрел мрачноватую, но очень киногеничную привычку обрезать убитым им девушкам ногти до кровавого мяса: то ли опасаясь анализа на ДНК, то ли просто прикалываясь. Ловит Гнома не кто-нибудь, а великий бергмановский актер Макс фон Сюдов (Max von Sudow, 1929), возможно, самый аристократичный старик современного кино. Его апофеоз в фильме — эпизод, в котором, разрядив пистолет в заявившегося к нему в гости Гнома и не причинив ему ни малейшего вреда, он разражается радостным хохотом, слишком поздно догадавшись, в чем же тут секрет. Если в мире Ардженто даже ужас — необходимая составляющая невыразимо красивого мира, то у бытописателя Марка Форстера (Marc Forster) в "Бале монстров" (Monster`s Ball, 2002 **), как он ни силится выстроить некую гармонию, все детали конструкции скрежещут гвоздем по стеклу. Фильм чересчур поспешно записали по разряду "издержек политкорректности", хотя никакого нарочито антирасистского пафоса в нем нет. Лучшее в "Бале монстров" — ритм, вязкий, как полуденный воздух в маленьком городке где-то в южных штатах. В такой очень убедительно воссозданной на экране дыре живет потомственный палач и закоренелый расист Хэнк Гротовски, сыгранный блистательным Билли Бобом Торнтоном (Billy Bob Thornton), "человеком, которого там не было", из последнего фильма братьев Коэн (Coen). Он готов без колебаний пальнуть даже в чернокожих пацанов, забредших на его участок. Но человеконенавистническими принципами приходится поступиться, когда на него находит сначала жалость, а потом и любовь к красавице афроамериканке Летишии, сыгранной секс-бомбой Хэлли Берри (Halle Berry), у которой в жизни все хуже некуда. Даже отчаянный и красивый секс между героями не может искупить травматических воспоминаний о ее рыданиях. Неужели для того, чтобы рассказать простенькую и — без дураков — трогательную историю о встрече двух одиночеств, необходимо накручивать столько гран-гиньольных страстей? Мало того, что сын и коллега Хэнка едва не пристрелил папашу из табельного оружия, но передумал и порешил себя. Мало того, что он пошел на это, не справившись с обязанностями палача, проблевав всю казнь, и включать рубильник электрического стула, на который усадили мечтательного афроамериканца с задатками художника, пришлось отцу. Мало того, что казненный оказался мужем Летишии. Так создатели фильма еще и наградили ее крайне антипатичным и страдающим ожирением сыном, который прячет под подушку мороженое и погибает не от сердечного приступа, как следовало ожидать, а под колесами грузовика. Неужели счастье возможно только на вершине пирамиды из трупов? К тому же мозг внимательного зрителя неутомимо свербит простенький вопрос: неужели в таком маленьком городке Летишия прожила всю сознательную жизнь, так и не узнав, кто же в нем один из самых уважаемых людей, то бишь палач?
