В Буденновске вспоминать о событиях семилетней давности не любят. Люди успели многократно пережить свою трагедию, давая по два-три раза подробные показания следователям Генеральной прокуратуры, проводившим расследование по факту налета на город в 1995 году боевиков под руководством Шамиля Басаева. И вполне понятно, почему в ходе трех судебных процессов над боевиками из почти двух тысяч заявленных свидетелей приезжали единицы, а других приходилось доставлять в суд чуть ли не с милицейским конвоем.
Родственники переживших трагедию сейчас старательно оберегают их от лишних контактов. Так, извинившись, не стала разговаривать на эту тему с корреспондентом Ъ Людмила Тер-Саакова — боевики убили ее мужа. А мать Сергея Кукушкина, находившегося тогда в послеоперационном отделении, пояснила, что у сына, которому в этом году исполнилось 17 лет, до сих пор осталось чувство страха и его не стоит беспокоить.— Тяжело ли быть заложником, вы спрашиваете? Да лучше им совсем не быть! Это унижение какое, когда с тобой обращаются, как со скотиной, лишают свободы, а ты ничего не можешь сделать! — буквально взорвалась после вопроса корреспондента Ъ Меланья Сосина, шесть суток находившаяся в качестве заложницы в буденновской больнице, захваченной боевиками из отряда Шамиля Басаева.
— Какие первые чувства у вас вызвало появление информации о захвате заложников в Москве?
— Я в бешенстве от бездействия наших властей и хорошо понимаю тех, кто сейчас заперт в этом Доме культуры, и что они сейчас переживают. Это стресс, это прощание с жизнью ежеминутно. Это полное неведение и безысходность. Я себя отношу к сильным людям, но ведь тогда в больнице какие были истерики! Люди рыдали в голос и кричали: "Мы отсюда никогда не выйдем, мы тут навсегда останемся!" Понимаете, с каждым часом сидения под дулами автоматов уходит вера! Стресс, не сомневаюсь, пережили уже все заложники в Москве, хотя у них, слава богу, никого не убили. А мы по дороге в больницу насмотрелись на трупы и колотые, и резаные. Мы шли по Буденновску, а меня не оставляла мысль, что я смотрю кино про то, как немецкие солдаты конвоируют советских военнопленных. На вторые сутки, правда, истерик поубавилось, даже по-своему быт начал налаживаться, если так можно сказать. Женщины пытались прически себе делать, вещи перебирать, но все равно вспоминать об этом тяжело.
— Скажите, а есть нечто общее в том, как проходил последний захват, с тем, что было в Буденновске в 1995 году?
— Да, я сразу обратила внимание, что схема поведения боевиков одна и та же. Сначала они согнали нас в одно место. Потом долго ни с кем не хотели разговаривать из властей — наслаждались своей победой и ждали реакции. Потом стали выдвигать свои требования об окончании войны в Чечне. Точно так же не давали возможности пропускать продукты питания в больницу. Возле ворот стояли машины с хлебом и горячими пайками в термосах, а боевики ходили по палатам и коридорам и говорили нам: "Вот, посмотрите, какие ваши власти плохие, они о вас совсем не заботятся, вы голодаете, а они ничего не делают". Я лично пять дней просидела только на воде, а после штурма не стало и ее. А с другой стороны, они же разгромили все магазинчики возле больницы и раздавали детям шоколадки. Когда меня после освобождения посадили в машину с двумя девочками, первое, что я услышала: "Какие боевики хорошие — шоколадом подкармливали!"
"У нас было такое ощущение, что в любую минуту нужно ждать смерти"
В приемном отделении кизлярской городской больницы, где в январе 1996 года боевики из банды Салмана Радуева захватили несколько сотен заложников, корреспонденту Ъ сказали, что с утра практически весь персонал не отходит от телевизора.— Все, что происходит сейчас в Москве, нам близко и понятно,— сказал корреспонденту Ъ врач-травматолог Гасан Махмудов.— Я сам был тогда на дежурстве и не забыл, как людей, не разбирая возраста и пола, боевики толкали автоматами и загоняли в тесные больничные коридоры. Когда в операционной одному из них делали операцию, они объявили, что расстреляют десятерых, если он не выживет. По отношению к людям они вели себя по-зверски. Не жалели никого. Больных на костылях даже гоняли. Это уже ближе к обеду они подобрели, когда получили практически все, что требовали. А основное чувство, которое испытывали все мы, и персонал больницы и наши больные,— это страх. У нас было такое ощущение, что в любую минуту нужно ждать смерти. С этим чувством и живем. Я о себе могу сказать, что не забуду этого никогда.
АЛЕКСАНДРА Ъ-ЛАРИНЦЕВА, Пятигорск