премьера театр
В московском театре Et cetera Роберт Стуруа завершает работу над спектаклем "Последняя лента Крэппа" по пьесе Сэмюэла Беккета, премьера которого назначена на ноябрь. А совсем недавно знаменитый грузинский режиссер выпустил в руководимом им тбилисском Театре имени Шота Руставели еще одну пьесу классика абсурдистской драматургии — "В ожидании Годо". В преддверии московской премьеры посмотреть на Беккета Стуруа в Тбилиси отправился обозреватель Ъ РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Беккет Роберта Стуруа — последняя премьера Театра имени Руставели перед долгой паузой: здание на днях закрывается на ремонт. Обветшавший тбилисский дом, в котором все 90-е годы публика зимами сидела в пальто и фонариками освещала сцену, когда посредине спектаклей вдруг вырубалось электричество, должен преобразиться, забыть про запустение и приобрести лоск, достойный одного из самых знаменитых театров мира. Где будут играть и репетировать, пока толком неизвестно. А ждать придется довольно долго, говорят, целых два года. Правда, точно известно, чего ждать — и этим актеры Театра Руставели отличаются от героев Беккета, которые на проселочной дороге ожидают господина Годо, который так и не придет к ним.
Главные пьесы Сэмюэла Беккета давно уже причислены к лику святых театральных текстов. Сложился и негласный канон персонажа, называемого "беккетовским героем",— человек, переживший смерть Бога и вынужденно смирившийся с ней, разуверившийся в словах и чувствах, потерявший связь с миром, словом, порождение отчаявшегося, суховатого и ироничного европейского интеллектуала. Кажется, сама природа философски трезвого беккетовского письма бесконечно далека от той площадной карнавальной стихии, которую всегда так мастерски переплавляет в метафорическое театральное зрелище Роберт Стуруа и которую он так последовательно и успешно, десятилетиями прививает, например, шекспировским текстам, от хрестоматийного "Ричарда III" до недавней "Двенадцатой ночи".
Впрочем, все эти теоретические опасения уместны ровно настолько, насколько хороший театр может их опровергнуть. Беккет, кстати, был очень "режиссерским" драматургом и скупыми деталями своих пьес установил для последующих трактователей весьма жесткие рамки, за которыми он уже и не Беккет вовсе. Режиссер Стуруа вроде бы следует его основным указаниям, но благодаря актерам изнутри расцвечивает железные беккетовские построения темпераментом. Впрочем, и снаружи тоже — так "заказанное" драматургом посреди сцены одинокое дерево художник Мирон Швелидзе раскрасил яркими красками, отчего оно вдруг напомнило мне Древо желания. А вторящий ему расцветками полутемный задник-горизонт предстает этаким народным лоскутным одеялом.
Две пары героев "Годо" режиссер представляет откровенными лицедеями. Они и не скрывают, что работают на публику: в один прекрасный момент в зрительном зале театра включается свет, Владимир (Заза Папуашвили) и Эстрагон (Леван Берикашвили) картинно раскланиваются, а фонограмма последовательно обрушивает на них приветственную овацию и презрительное шиканье воображаемой толпы. Оба слегка похожи на клоунов, но один взвинчен и непоседлив, другой беспечен и артистичен. А уж Лаки (Георгий Гвелисиани) и в особенности Поццо (Амиран Амиранашвили) вообще напоминают персонажей из какого-то эстрадно-кабаретного представления. Беккетовские подтексты режиссер слегка подтапливает в выплесках органичного актерского темперамента. Цель понятна, хотя и может показаться парадоксальной: театрализуя ситуацию безнадежного и бессмысленного ожидания неизвестно кого, Роберт Стуруа тем самым не отдаляет сюжет от жизни, но приближается к ней.
Собственно говоря, в Театре Руставели играется только первый акт, а от второго остается буквально огрызок, одна лишь песенка про попа и его собаку, исполняемая как лукавый финальный дивертисмент. В пьесе герои возвращаются на следующий день на то же место, чтобы продолжить ожидание бога Годо. Впрочем, они даже и не уходят с него. У Роберта Стуруа Владимир и Эстрагон явно готовы удалиться, и возвращаются они лишь для того, чтобы придать финалу необходимый градус воодушевления и выслушать не сымитированную, а самую что ни на есть настоящую овацию. Чтобы убедиться в том, что никто не придет вразумить и спасти их, героям не нужно повторяющихся двух дней, достаточно и одного вечера. Тбилисская публика знает на собственном печальном опыте: да, господин Годо, скорее всего, действительно умер и никогда не появится, но ведь не вешаться из-за этого, в самом-то деле! По сю сторону отчаяния Беккет неожиданно обретает лирическое и даже какое-то примирительно-оптимистичное звучание. Как будто желчный абсурдист прошел испытание, устроенное мудрым кавказским мастером. И чтобы уже ни у кого не возникало сомнений в том, кто в театре всему голова, под занавес вместо Годо пару слов произносит голос самого режиссера.