Экономический ландшафт Азиатско-Тихоокеанского региона стремительно меняется. Новыми центрами его в скором времени могут стать не США, не Россия и даже не Китай.
Фото: Reuters / Bullit Marquez/Pool
Фото: Zuma\TASS
Фото: AP / Aaron Favila
Поздняя осень для Юго-Восточной Азии в последние годы вообще горячее время с точки зрения международной политики, и ноябрь 2017 года более чем соответствовал этому принципу. С точки зрения протоколов международных переговоров ситуация выглядела примерно так. С одной стороны, вьетнамский Дананг принимал очередной саммит Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) — хотя встреча глав 21 государства, имеющего выход к Тихому океану, традиционно размывается сугубо международными вопросами, зачастую очень далекими от региональных тем (например, ситуации в Сирии), избежать обсуждения проектов АТЭС на саммите АТЭС невозможно. С другой стороны, сразу за Данангом большая часть участников перемещалась на Филиппины, на ежегодную встречу более локального регионального объединения — АСЕАН, объединяющей только страны Юго-Восточной Азии.
Вокруг "связки" 2017 года Дананг--Манила не могла не организоваться целая сеть контактов и переговоров, обусловленных перемещением по региону лидеров крупнейших экономик мира, заинтересованных в местных делах,— США, Китая, Индии, Японии, Канады, России, Южной Кореи, Австралии. Но в ноябре 2017 года она была особенно важной по трем важным причинам. Первая — визиты на АТЭС и АСЕАН были совмещены с большим азиатским турне президента США Дональда Трампа. Вторая — оба саммита проходили сразу после XIX съезда Коммунистической партии Китая. Третья — все эти события предшествуют декабрьскому совещанию Всемирной торговой организации (ВТО) в Аргентине. С точки зрения всех вовлеченных в эти контакты и переговоры, они занимались десятками не имеющих друг к другу отношения проектов. Однако для мировой экономики происходящее стоит считать единым событием — по итогам всех переговоров неожиданно выяснилось, что Юго-Восточная Азия вполне существует как единый политико-экономический механизм и, мало того, будет существовать и дальше как место, где во многом будет определяться будущее мировой экономики как минимум на десятилетие вперед.
Сначала — о географических рамках происходящего. АТЭС — межправительственный форум, в который входит 21 экономика мира, составляющая, в свою очередь, около половины мирового ВВП и 2,8 млрд. населения. Хотя в последние годы АТЭС, созданный, по существу, для координации международных контактов вне традиционных европейских (ориентированных в большей степени на себя и на Африку) и американских (ориентированных на дела Америк) внешнеторговых контекстов. использовался для чего угодно, сама по себе главная цель организации, определенная еще в 1989 году,— максимальная политическая, экономическая и социальная интеграция стран--участников АТЭС, которые в этом заинтересованы, и в первую очередь АТЭС — это рыхлый торговый блок, стремящийся к созданию расширенной зоны свободной торговли, не просто ЗСТ в рамках соглашений ВТО, а зоны, в которой свобода торговли дополняется либеральными правилами перемещения и защиты инвестиций, рабочей силы, сходным уровнем защиты гражданских и деловых прав, гармонизированными принципами госрегулирования и работы госаппарата.
В рамках всего АТЭС сделать это довольно сложно, хотя к этому и стремится "ядро" АТЭС вне крупнейших экономик--военных сил — США, Китая и России. Самым известным проектом "около" АТЭС в этом смысле является проект Транстихоокеанского партнерства (ТТП) — расширенной ЗСТ, в котором "ядерные" участники зоны намеревались создать региональный азиатский торговый союз с США. Все бы прекрасно, если бы не Дональд Трамп, поскольку частью его президентской кампании было обещание прекратить с американской стороны создание ТТП. Саммит АТЭС 2016 года для проверки этих намерений явно не годился, саммит 2017 года имел возможность продемонстрировать, насколько США тверды в желании строить дальнейшие торговые отношения с миром, как это заявляет Трамп, только на основании двусторонних переговоров. И что не менее важно, именно на саммите АТЭС выяснялось, что в новой ситуации будут делать инициаторы блока — в первую очередь инициатор создания АТЭС, Австралия, а также Япония, соглашения ТТП уже подписавшая, и Китай, который ранее в ТТП не стремился, но вполне мог бы воспользоваться моментом, подменив собой США.
И США, и Китай будут стараться перетянуть АТЭС и АСЕАН в сторону собственных проектов
АСЕАН — гораздо более старый и более плотный торгово-политический блок с определенной военной составляющей: это объединяющиеся с конца 60-х годов "середнячки" Юго-Восточной Азии. Среди них есть уже состоявшиеся "азиатские тигры", Сингапур и Малайзия, и потенциальные — Вьетнам, Индонезия и Филиппины. АСЕАН имеет особые отношения с США, дружественные отношения с Японией, Южной Кореей и важной частью "ядерной" АТЭС (например, с Австралией), по разным причинам не имеющей возможности противостоять в АТЭС гигантам масштаба Китая и США, а также с Индией и Россией. В АСЕАН, в отличие от АТЭС, интеграция в рамках концепции "расширенной ЗСТ" идет быстрее. АСЕАН в последние годы вообще рассматривалась в какой-то степени как "противовес" США растущему влиянию Китая в АТЭС.
У саммита АСЕАН в 2017 году, помимо возможного изменения политики Трампа в отношении регионального блока, была еще одна причина поговорить. Как ни странно, одним из важнейших предметов закулисных обсуждений был очередной, XIX съезд китайских коммунистов — а точнее, будущее внешнеэкономической стратегии Китая в свете его решений.
В международной политике в Азии вообще все связано со всем, поэтому сложно сказать — в какой степени смена торговой политики Дональдом Трампом и итоги съезда КПК взаимоувязаны. В силу особенностей китайской внутренней политики чисто политические процессы внутри КНР (взаимодействие армии и гражданских властей, межрегиональные отношения, практики формирования элит и продвижения в них) обычно плохо связываются исследователями с экономическими. Тем не менее начавшийся после 2012 года в Китае переход от концепции экспортоориентированной экономики к экономике, основанной на внутреннем спросе и сбережениях, очевидным образом связан с политическими изменениями в стране. Тут партнером КПК выступает, собственно, Дональд Трамп, одной из объявленных задач которого является возвращение в США производств, с 1980-х годов нарастающими темпами выводившихся в Китай. Основным смыслом снижения корпоративного налога в США, объявленного Трампом, является возвращение американских инвестиций обратно в американскую экономику — и в основном это деньги, которые американские компании инвестируют сейчас в Китай.
Этот процесс только объявлен, но будущее медленное "расхождение" экономик Китая и США подпитывается с двух сторон и неизбежно меняет обе страны. Так, переход КНР к политике стимулирования внутреннего спроса — это во многом реакция властей Китая на постепенное снижение темпов роста ВВП КНР. Очевидно, позволявший несколько десятилетий расти Китаю темпами более 7% ВВП в год, ресурс исчерпан, а этот ресурс — все более и более тесное американско-китайское экономическое взаимодействие.
Разумеется, ни о каком "разрыве" между КНР и США речи не идет, но после октябрьского съезда КПК стало очевидно, что в Китае выбрали для себя окончательно новую модель развития. Видимо, самым важным и символичным в решениях съезда КПК стало закрепление в партийной программе упоминаний о важнейшей роли руководителя государства Си Цзиньпина (с 2013 года — председателя КНР, с 2016 года — "основного лидера" китайских коммунистов). Дело не столько в том, что это повышает вероятность отказа политической системы Китая от непостижимо сложной для внешнего наблюдателя политики коллективного коммунистического руководства страной с соблюдением принципа ротации элит и сменяемостью партийной власти. Дело скорее в том, что Китай, для всего остального мира ранее — иррациональный механизм с очень странными всплесками эффективности и неэффективности, очень быстро превращается в нечто понятное и, во всяком случае, более предсказуемое. Одно дело — когда вы имеете дело с экспансионистским в экономическом аспекте социалистическим государством с сильным рыночным сектором, но с плановой экономикой, в последние два десятилетия вкладывающимся в половину глобуса с не всегда понятными, но часто военно мотивированными целями. Другое дело — когда вы имеете дело с почти обычным полуавторитарным государством, чествующим предположительно пожизненного вождя и руководствующимся общеизвестными для таких экономик принципами "вертикали власти". В октябре 2017 года загадочный Китай к облегчению половины мира сделал шаг в сторону государства, от которого примерно понятно, чего ожидать,— и это "понятно", если в Китае не случится через пять лет своего "XX съезда" (съезд КПК в любом случае будет двадцатым), предполагает постепенное упрощение мировой экспансии Китая.
Очевидно, что будущей "Юго-Восточной Азией" может стать что-то среднее между азиатскими участниками АТЭС и АСЕАН
Итак, с одной стороны — Дональд Трамп с его America First, с другой — Си Цзиньпин, следующие годы которого будут, видимо, посвящены укреплению власти его команды внутри огромного Китая. Первая и вторая экономики мира так или иначе в ближайшие годы заняты своими делами. А что с этого всего остальному миру?
Саммиты АТЭС и АСЕАН демонстрируют в первую очередь осознание этих обстоятельств — и понимание выгод, которые Юго-Восточной Азии в широком смысле может принести происходящее. Сложно сказать пока, какой набор участников в итоге сложится в политико-экономическую коалицию азиатских стран, способных выступать в качестве самостоятельного группового игрока. Очевидно, что будущей "Юго-Восточной Азией" может стать что-то среднее между азиатскими участниками АТЭС и АСЕАН. Зато понятно, что нового дает эта конструкция. В первую очередь претендентами на ключевое партнерство или лидерство в будущей "Юго-Восточной Азии" выступают Япония и Южная Корея (причем скорее в альянсе, чем в противостоянии) и Австралия как важнейший сырьевой и технологический партнер АТЭС. В раскладе будут иметь большое значение Индия как рынок сбыта, Россия и страны Персидского залива как поставщики энергоресурсов. Кроме того, никуда не денется и взаимодействие с США, Китаем и Евросоюзом.
Но что может представлять собой будущая "большая Юго-Восточная Азия" в экономическом плане? В среднесрочной перспективе это — наиболее вероятная замена Китаю в мировой экономике и объект глобальных прибыльных инвестиций, важная часть будущей "мастерской мира". ЮВА как самостоятельный игрок — в первую очередь рынок огромной емкости, сравнимый с китайским по масштабу, но очень недоинвестированный и при этом сейчас в гораздо большей степени, чем Индия, Африка или Латинская Америка, готовый к масштабному притоку производственных инвестиций. Потенциал ЮВА как промышленной "коллективной сверхдержавы" с точки зрения демографии и трудового рынка сравним только с индийским, причем его сырьевая обеспеченность и интегрированность явно выше.
Кроме того, вопрос о том, что может поставлять на мировые рынки "коллективная сверхдержава", совершенно неочевиден. Пока не определены даже технологические контуры "четвертой промышленной революции". Несмотря на явное желание крупнейших государств их определить собственными стимулирующими госинвестициями, реальность "Индустрии 4.0" будут определять в большей степени не правительства, а советы директоров инвестфондов, международных банков и транснациональных компаний. А для них Юго-Восточная Азия, по крайней мере потенциально, "новая большая вещь", идет ли речь о новых агротехнологиях и, шире, биотехнологиях, об IT, новой мировой логистике, индустрии развлечений и образования или даже о тяжелой промышленности. А тем более когда речь идет о регионе с мягкими внутренними границами, с либеральным инвестрежимом, с относительно молодым населением, с готовностью в несколько раз быстрее, чем Китай, совершить то, на что у Китая ушло 40 лет,— очень быстро занять свое место на экономической карте мира.
Новые веяния, кстати, мгновенно почувствовали все потенциальные партнеры. Вряд ли случайно заявление российского премьер-министра Дмитрия Медведева в Маниле о возможности быстрого подписания договора о ЗСТ между Евразийским экономическим союзом и АСЕАН. Также неслучайна японская активность на саммите АТЭС по возобновлению и продолжению проектов ТТП без США и Китая. С очень большой вероятностью отставание в отношениях с ЮВА будет стремиться наверстать Евросоюз, сейчас занятый преимущественно внутренними проблемами. Со своей стороны и США, и Китай будут стараться перетянуть АТЭС и АСЕАН в сторону собственных проектов. Наконец, и ВТО должна как-то отреагировать в Аргентине на то, что после ослабления интереса к многосторонним интеграционным проектам со стороны США и Китая, по крайней мере в Юго-Восточной Азии (а на деле и в рамках ЕАЭС и Шанхайской организации сотрудничества, и в рамках латиноамериканской МЕРКОСУР, а в перспективе и в Персидском заливе, где объявленные реформы в Саудовской Аравии явно поставят вопрос о возобновлении существовавших до 2008 года планов глубокой торгово-экономической интеграции), идея, положенная в основу этой организации, все больше и больше развивается вне ее институтов. От событий 2008-2014 годов в мировой экономике ждали роста мирового протекционизма и изоляционизма — похоже, что все пошло немного не так. Остается лишь добросовестно думать, какую пользу можно извлечь из заблуждений Дональда Трампа, тщеславия Си Цзиньпина, дешевизны нефти, IT-прогресса и прочих обстоятельств, складывающихся в будущее.