юбилей литература
70-летие писателя Василия Белова празднуют в Вологде. Мастера "деревенской прозы" чествуют как национального вологодского героя. Сорок лет он оставался верным себе, но быстро меняющаяся жизнь все время переписывала его книги, иногда радикально меняя их смысл. Комментирует ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
В 60-е годы Василий Белов входил в обойму исключительно модных писателей-"деревенщиков". Этот критический ярлык он, Распутин, Астафьев, Шукшин подняли как знамя борьбы за идеалы патриархального русского общества. Эта борьба начиналась уже на уровне лексики, язык их прозы был совершенно необычен для усредненной в массе своей "социалистической литературы". Официальный шолоховский канон они смогли разбавить запрещенной платоновщиной, снизить масштаб и приблизить своих героев к реальности советской деревни. Гордый кулацкий пафос обиженных и задавленных "хозяев земли" в те годы выглядел чуть ли не диссидентством. Василия Белова то печатали, то придерживали, прежде чем появиться в журналах его вещи проходили жесткую цензуру. От этого они, впрочем, не становились хуже. Вся страна читала его "Плотницкие рассказы", "Привычное дело" и "Бухтины вологодские".
Настал момент, когда пафос "русского дела" оказался почти государственной идеологией, наравне с какой-нибудь партийной "продовольственной программой". Деньги, навсегда уходившие в сельское хозяйство, требовали морального оправдания, и тут писатели-"деревенщики" необычайно пригодились. Им не жалели ни госпремий, ни тиражей.
Вскоре обнаружилось, правда, что в своем принципиальном эстетическом ретроградстве "деревенщики" перешли границы литературы и захотели "общественной деятельности". На излете СССР в 1989-1991 годах писатель Белов стал даже народным депутатом. Но то, что было хорошо в качестве литературной программы, в приложении к жизни оказалось неприятной агиткой. Одно дело культивировать русский язык в своих произведениях, совсем иное — бороться за его чистоту с окружающими. Искренняя любовь к "русской деревне" с неизбежностью привела в стан борцов за "национальную чистоту" или попросту к антисемитизму (без которого, впрочем, русская литература никогда не обходилась). "Деревенщики", в молодости выглядевшие мудрыми старцами, стали пугать юношеским радикализмом и смешным морализаторством. Выступления писателя Белова против возмутительной и развращающей русский народ аэробики во второй раз прославили его на всю страну.
Всю перестройку "деревенщики" ругались с городскими, обвиняя "москвичей" в паразитизме и забвении устоев. Пути шестидесятников разошлись окончательно: одни разъехались по домам и ушли в ворчливую оппозицию, другие засели в премиальных комитетах, заняли главные журналы, оставив соратникам Белова только "Москву" (ирония судьбы),"Молодую гвардию" и "Наш современник". Со временем статьи Василия Белова стали появляться и в газетах, называвших себя "патриотическими".
Удивительным образом, даже это не погубило репутацию писателя. Те, кому русская литература была по-настоящему небезразлична, помнили и ценили его прозу, обращаясь к его книгам, а не к уличным газетам. И совершенно особый статус приобрел Василий Белов у себя на Вологодчине. Здесь он — культурная достопримечательность наравне с фресками Дионисия и кружевным промыслом. Именно так в эти дни чествуют маститого прозаика, считая, что заваренная им деревенская каша вологодского масла не испортит.