На сцене Музтеатра имени Станиславского и Немировича-Данченко прошло гала-открытие международного фестиваля CONTEXT. Diana Vishneva. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
В танцевальной антиутопии Гойо Монтеро кордебалет пермской труппы танцует с истинно коллективистским порывом
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
Диана Вишнёва, открывшая концерт краткой речью, сама в нем не танцевала, сославшись на совет врача. Впрочем, на гала и без Дианы оказалось много звучных имен, а во всеядной программе уживались правоверная классика, жанровые сценки, танец концептуальный и танец развлекательный.
На разогрев дали как раз концепт — фрагмент из балета Уэйна Макгрегора FAR, и это оказалось не лучшей идеей. Публика была еще не готова переварить ни сложную конструкцию опуса, ни его лексику; для зрения он примерно то же, что для слуха музыка «шумового террориста» Бена Фроста, на которую и сочинено это танцисследование взаимодействия тела и интеллекта, вдохновленное книгой историка Роя Поттера «Flesh in the Age of Reason» («Плоть в век разума»). FAR стоит смотреть целиком и в оригинальном оформлении — показанный три года назад в Петербурге, он произвел сокрушительное впечатление.
Лучше уж было бы подать на закуску неизвестную в России труппу Bodytraffic из Лос-Анджелеса. В 15-минутной сюите с длинным названием «И в полночь зеленая невеста пролетала над рыночной площадью» хореограф Барак Маршал смешал серию танцев, составленных из дискретных поз с характерной жестикуляцией (вроде воздевания рук к небесам или хватания за голову), с актерскими диалогами, сладострастно описывающими приготовление блюд еврейской кухни. И приправил эту попсовую смесь клезмерской музыкой, дополненной песнями сестер Берри. Такое незатейливое блюдо могло быть изготовлено хоть полвека назад; от «Еврейской сюиты» Игоря Моисеева его отличают разве что скудость хореографии и невысокий профессиональный уровень артистов.
Столь же старомодно выглядел дуэт с необъяснимым названием «Змеи и лестницы», сочиненный на музыку Бриттена американцем Джастином Пеком. По букве и духу он напоминал советский балет эпохи глубокого застоя: между классическими обводками и кокетливыми, но скромными поддержками Юноша (солист Большого Денис Савин) и Девушка (балерина из Майами Дженет Дельгадо) демонстрировали созревающее чувство, держась за руки и подолгу вглядываясь друг другу в глаза.
Неподвластна времени лишь удивительная Алессандра Ферри. Сделав международную карьеру и уйдя на заслуженную пенсию, итальянка вернулась на большую сцену в 50 лет, вдохновив не только почтенного академика Джона Ноймайера, но и радикала Макгрегора, поставившего для нее балет по произведениям Вирджинии Вулф. В московском гала Алессандра Ферри вместе с Германом Корнехо тоже танцевала хореографию Макгрегора — любовный дуэт «Свидетель», и все трое были неузнаваемы: погрузневший и отяжелевший 36-летний танцовщик, невиданно нежный и проникновенный хореограф и балерина с юношески гибким чувственным телом, не ведающими преград ногами идеальной формы и зрелым актерским мастерством.
Сильнее Ферри поразил только Гойо Монтеро — испанец, возглавляющий Балет Нюрнберга. По заказу фестиваля CONTEXT он специально для пермской труппы поставил 20-минутный балет «На части» («Asunder») на музыку Оуэна Белтона и обработанного им Шопена, а также Рихарда Вагнера в аранжировке Ури Кейна — мудрый, лаконичный, сдержанный, беспафосный.
Для своей танцевальной антиутопии не страдающий от недостатка фантазии хореограф придумал простейший пластический ход: обоеполый кордебалет, сбитый в единое тело и затянутый в серое, семенит на присогнутых коленях, свесив руки и головы. Его шарканье широко и интенсивно: за секунды кордебалет меняет ритм, темп, строй, местоположение, геометрические очертания. Он может прыгать, бросаться на пол, вертеться, но как-то безвольно, будто ноги все еще подкошены, а головы не подняты. Стоит кордебалетному стаду распасться на отдельные особи, как люди буквально теряют стержень: вертикаль корпуса меняется на шаткую диагональ.
В балете есть и протагонистка, но она не лидер, не оппозиционер — не взывает и не противостоит. Солистка (Евгения Четверикова) просто отваживается оглядеться или отстает от толпы. И тогда кордебалетное тело поглощает ее, перемалывает и встраивает в свои ряды без раздражения или негодования. Есть у нее и пара маленьких дуэтов, обнадеживающих в своем начале и безысходных к финалу. В последней сцене хореограф остроумным ходом как бы опровергает социальность своего детища, сводя его смысл к теме подневольности искусства. На заднике вспыхивает свет, видны кулисы, черная яма зрительного зала и выстроившиеся в шеренгу танцовщики, дисциплинированно кланяющиеся пустоте. Через секунду понимаешь, что все это — виртуальный мираж: настоящая артистка только одна, и она сквозь прозрачный занавес авансцены тихо вглядывается в нас, сидящих в зале. К сожалению, хореограф, решив разжевать мысль до кашицы, чуть позже присоединяет к танцовщице и остальных артистов во плоти, перед этим позволив им краткосрочный танцевальный прорыв. И все же, несмотря на двойной финал и горький пессимизм, этот балет чрезвычайно красив и даже гармоничен. Каждый смысловой поворот, каждая смена мизансцен мотивированны и в то же время неожиданны. Безупречно ровно, точно, ярко станцованный пермской труппой этот теперь уже русский балет, возможно, лучшее приобретение CONTEXT за все пять лет его существования.