возобновление балет
Балетная труппа Парижской оперы открыла сезон двойным ударом. В то время как в Opera Bastille дают ортодоксальное "Лебединое озеро" (см. Ъ от 3 октября), на сцене Palais Garnier показывают завлекательный микст из балетов Ролана Пети и Джерома Роббинса. Программе классиков ХХ века ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА устроила овацию вместе с парижанами.Парижская опера — это Лувр и Центр Помпиду в одном флаконе. Она хранит в своем репертуаре и старинные раритеты (типа сен-леоновской "Коппелии" со всей ее архаичной пантомимой), и авангард (вроде мультимедийных полуцирковых радостей Жозефа Монтальво), и балеты всех периодов ХХ века. Помимо ежегодных креативных постановок каждый сезон театр проводит выставку своей коллекции: из запасников извлекаются очередные шедевры, из которых и формируется репертуар. Приобретения последних восьми лет — одноактные балеты Джерома Роббинса и Ролана Пети (Jerome Robbins, Roland Petit) — впервые объединены в одной программе. Парижская труппа, переварившая в своем репертуаре все балетные стили последних двух веков и приученная объясняться на разных балетных языках почти без акцента, сумела подчеркнуть контраст не только между американцем и французом, но и между постановками одного и того же хореографа.
"Пассакалью" на музыку Антона Веберна, поставленную Роланом Пети восемь лет назад специально для Парижской оперы, теперь знают и в Москве: в прошлом сезоне мэтр перенес ее в Большой театр. Стоит отметить, что москвичи балет не только не изуродовали, но и привнесли в него некую лирическую хрупкость. В Париже этот изящный оммаж конструктивизму 20-х годов выглядит жестче и агрессивнее. Непривычная для Ролана Пети роль архитектора абстракций — его вызов балетным критикам, неизменно ставящим бессюжетный балет выше балетов-драм. Сам же хореограф полагает, что рассказать историю одним только танцем без помощи пантомимы куда труднее.
Образчик "типичного Пети" — черно-белая "Арлезианка" 1974 года рождения в красках Жоржа Бизе. Душераздирающую историю о том, как юноша Фредери, не в силах отделаться от преследующего его образа роковой красавицы-арлезианки, кончает жизнь самоубийством в ночь после собственной свадьбы, хореограф поставил по мотивам драмы Альфонса Доде. Суровые свадебные танцы провансальской глубинки прослоены то драматичными адажио героев, то отчаянными монологами жениха. Этуаль Николя Ле Риш (Nicolas Le Rishe) не припудривает романтическим пафосом мелодраму XIX века: как положено в конце века ХХ, почти клинический распад сознания героя происходит на наших глазах. Он танцует своего загнанного видением Фредери с безоглядностью самоубийцы: рушится на оба колена после безумных туров в воздухе, в диких прыжках взвивается под колосники, ломает ось тела в буйстве вращений. Так истово танцевал в лучшие годы Владимир Васильев своего Спартака. И при всей мощи и размахе настоящего мужского танца — внятность и психологическая достоверность самых крошечных жестов, самых тонких перемен душевного состояния.
Расслабиться можно на "Других танцах". Сын евреев-эмигрантов Иеремия Рабинович, принявший на новой родине псевдоним Джером Роббинс, поставил эту серию вальсов и мазурок Шопена для русских эмигрантов Натальи Макаровой и Михаила Барышникова в 1976-м. Хрустальная — разреженная пробежками, шагами, взглядами классика. Совершенная музыкальность. Два дуэта, обрамляющие четыре вариации. Девичья резвость и печаль. Юношеская бесшабашность и тревога. Легкие шутки, легкий флирт, легкая любовь — Пушкин, прочитанный эмигрантами. Французский дуэт Элеонора Абаньято и Жан-Гильом Бар (Eleonora Abbagnato, Jean-Guillaume Bart) танцуют эту композицию со всей доступной им "русскостью". Лощеному премьеру, впрочем, далеко до естественности "Миши", зато танцовщица столь точно копирует все нюансы первоисточника (от своевольных поворотов головы до капризных всплесков рук), что временами кажется, что танцует сама Макарова.
Контрастом этой акварели стала "Клетка", поставленная Роббинсом полвека назад на концерт для струнных Игоря Стравинского, густая масляная картина на темы из жизни архаического племени кровожадных амазонок. Чтобы стать членом племени, женщина должна овладеть мужчиной, а потом его убить. Под руководством "королевы" Мари-Аньес Жило (Marie-Agnes Gillot) обряд инициации проходит девочка-подросток, еще не познавшая не только мужчин, но и потребностей собственного тела. На роль неискушенной героини Парижская опера ангажировала этуаль Изабель Герен (Isabelle Guerin) — в прошлом году по достижении 40-летия ее, как положено, вывели на пенсию. Хотелось бы видеть в нашем балете таких блистательных пенсионерок.
Для постановки "Клетки" Джером Роббинс днями пропадал в зоопарке, перечитал гору книг про каннибалов, но на хореографический текст познания балетмейстера-натуралиста, к счастью, они повлияли мало. Зато заметны цитаты (профильные позы, открытые рты, кисти с оттопыренными пальцами) из первого экспрессивного балета века — "Послеполуденного отдыха фавна" Вацлава Нижинского. А также влияние Голливуда — в буйных батманах рассыпанного строя людоедш, убийственных поддержках и визуальных эффектах вроде удушения несчастных мужиков ногами юной послушницы.
Идея столкнуть француза и американца одного поколения (покойному Роббинсу в этом году было бы 84, здравствующему Пети — 78 лет) оправдала себя блестяще: их четырьмя балетами самым завлекательным образом оказались представлены основные течения ХХ века. Бессюжетная абстракция, балетная драма, романтическая классика, экспрессионистский ритуал — эти короткие (от 15 до 38 минут) блистательные спектакли способны заставить смотреть балет даже тех, кто давно привык спать под переливы Чайковского.