иракский кризис
Весь мир замер в ожидании неизбежной операции США против Ирака. В том, что война будет и, скорее всего, очень скоро, уверены почти везде — кроме самого Ирака. В этом убедился специальный корреспондент Ъ МИХАИЛ Ъ-ЗЫГАРЬ, едва прилетев в Багдад.Из самолета Багдад похож на город-призрак. Сверху хорошо видны дороги, но не заметно ни одной машины, не видно и людей. Огромный международный аэропорт имени Саддама Хусейна кажется пустынным — на взлетных полосах всего пять-шесть самолетов. При входе в терминал — надпись, на которую нельзя не наступить: "Долой США!" Пассажиры понимающе переглядываются: все ясно — здесь уже вовсю готовятся к войне...
Гостиница "Палестина", куда меня поселили, выделяется причудливой архитектурой. Фасад украшен орнаментом, напоминающим небольшие паутинки. Или оптические прицелы. Поднявшись в номер, обнаруживаю, что один из таких "оптических прицелов" красуется на балконной металлической решетке и направлен прямо в мое окно. Из окна открывается вид на памятник Саддаму в военной форме. Мало что настраивает на мирный лад. Заранее готовлюсь к худшему.
Вход в гостиницу увешан плакатами, приглашающими на Вавилонский фестиваль — главное культурное событие в стране на протяжении уже многих лет: народные ансамбли из разных стран поют и пляшут на руинах древнего Вавилона, некогда могущественного государства, разрушенного иноземцами. В этом году пафос у фестиваля особый — это праздник солидарности с иракским народом. Или пир во время чумы, думаю я, вспоминая последние речи президента Буша, грозящего Ираку войной. Может быть, она начнется уже на этой неделе? Японскому ансамблю, едущему в Вавилон в одном автобусе со мной, тоже, похоже, не дают покоя новости из Вашингтона — лица у японцев мрачные.
Подсаживается один из иракцев и, узнав, что я говорю по-арабски, начинает расспрашивать, какая сейчас в Москве температура, лежит ли снег. Я, в свою очередь, интересуюсь, не боится ли он войны. "Иракцы никогда не боятся! — гордо отвечает он.— Американцев могут бояться только те, кто боится смерти: русские, французы, англичане. Но только не мы. Мы уже много раз смотрели смерти в лицо. Мы свободный и древний народ — нашей культуре пять тысяч лет". Тут я понимаю, что мой собеседник просто пересказывает рекламный плакат вавилонского фестиваля. Такие плакаты развешаны по всему городу — на больших белых полотнищах написано, что иракской культуре уже пять тысяч лет, а американской, между прочем, всего-навсего двести.
На выезде из Багдада мы останавливаемся на блокпосту. Солдаты заглядывают через окно, и мой сосед в штатском идет с ними объясняться.
На самом фестивале международная солидарность с иракским народом не особенно заметна — ансамбль из Болгарии поет заунывную песню, навевающую самые дурные предчувствия. "Есть ли здесь ансамбль из России?" — спрашиваю человека с пачкой списков в руках. Он роется в бумагах. "Да, приехали! — радостно кивает он.— Из Белоруссии, Армении и Азербайджана..." "А из России приехали?" — уточняю я. Он еще раз заглядывает в списки. "Извините, ошибся — не приехали. Может быть, испугались?" — предполагает он.
Побродив по огороженному со всех сторон Вавилону, выхожу к автобусу. Там тоже поют — на сей раз на арабском. Увидев меня, замолкают. "Вельком!" — приветствует меня задорный старичок. Оказывается, это иракский ансамбль, который тоже выступал на фестивале, а сейчас возвращается в Багдад — значит, нам по пути.
В дороге они снова начинают петь. У некоторых есть барабаны, остальные вместо них используют спинки кресел. Вдруг автобус резко останавливается, и бойкий старичок суетливо протискивается к выходу. Я думаю: наверное, блокпост. Конечно, в стране без пяти минут война. Но старичок возвращается с мороженым — раздает всем и настойчиво сует мне. Заметив, что я пытаюсь отказаться, весь автобус принимается меня уговаривать, и, когда я соглашаюсь, все снова начинают петь.
В Багдаде попутчики упрашивают водителя довезти меня прямо до гостиницы, но я говорю, что хочу прогуляться по городу. "Погулять? — спрашивает веселый старичок.— Надо отвезти тебя на Арасад. Там все гуляют".
На улице Арасад мне кажется, что что-то тут не так. Во-первых, все слишком респектабельно: по обе стороны — шикарные магазины и рестораны. К тому же улица заполнена не просто дорогими, а прямо-таки роскошными машинами. Я представлял, что живущий более десяти лет в блокаде Багдад должен выглядеть по-другому. Тем более Багдад, готовящийся к войне. Еще сильнее меня удивляет то, что все автомобили едут не быстрее 20 км в час.
Заметив, что я не знаю, куда идти, сразу несколько иракцев бросаются показывать мне дорогу. Один из них, Меджид, объясняет, почему так медленно едут машины: состоятельные граждане приезжают сюда на новеньких автомобилях и часами катаются туда и обратно: на людей посмотреть и себя показать. Я и правда замечаю, что кабриолет с двумя молодыми арабами проезжает мимо меня уже в третий раз.
— Вот это кафе,— указывает Меджид на уютный дворик с прудом, украшенный огнями; сверху — огромный экран, транслирующий MTV,— принадлежит сыну одного из вице-президентов. Он и сам тут часто бывает.
— Но сейчас-то, наверное, все изменилось. Элита, наверное, вовсю готовится к войне. Может быть, они уже уехали из Багдада? — высказываю я предположение.
— Да нет, зачем им уезжать? Куда? — не понимает меня Меджид. Я начинаю объяснять, что скоро может начаться война, оставаться в Багдаде, видимо, опасно. Он поднимает меня на смех.
— Ты, может быть, не слышал про планы американцев? — засомневался я.
— Ну да, американцы хотят напасть на нас из-за нашей нефти,— широко улыбаясь, говорит Меджид.
— И ты не боишься?
Он явно удивлен моей непонятливостью:
— Нет, конечно. Потому что в конце концов они на нас не нападут! У нас ведь нет оружия массового уничтожения! Поэтому войны не будет,— радостно смеясь, заявляет он. На миг я как будто забываю, что возможность войны вовсе не зависит от того, есть ли в Ираке оружие массового уничтожения. Я ему верю и тоже смеюсь.
Мы доходим до той самой площади с памятником Саддаму, на которую выходят мои окна. Она заполнена людьми, доносятся какие-то крики. "Неужели митинг?" — думаю я. "Свадьба, наверное",— предвосхищает мой вопрос Меджид.
Оказывается, раньше на этом месте был сквер, но в честь юбилея Саддама поставили памятник — статую, 37 колонн (потому что Саддам родился в 1937 году) и фонтаны. Теперь каждый вечер приходит много народу — багдадцы очень любят фонтаны. Колонны, наверное, тоже любят.
Уже совсем темно, но площадь хорошо освещена, и местный фотограф снимает всех желающих на фоне памятника. Трое уличных музыкантов развлекают публику: у двоих — пионерские барабаны, у третьего, кажется, горн, но играют они арабскую мелодию. Рядом с ними жених и невеста. Она — в ослепительно белом, он — в черном. Сзади — толпа женщин, они хлопают и громко смеются, окружив танцующих мужчин в пестрых рубашках.
— Эти музыканты здесь все время играют,— объясняют мне.— А когда сюда приходят новобрачные, играют для них.
Мы идем дальше и обнаруживаем, что к площади подходит еще несколько пар новобрачных. "Почему так много свадеб?" — удивляюсь я.
— Ты еще не знаешь, что будет в пятницу! — хлопает меня по плечу Меджид.— По приказу Саддама все новобрачные, которые женятся в пятницу, на ночь в подарок получают бесплатный номер в гостинице. Обычно приезжает столько народу! Из далеких деревень, в основном очень бедные. Вот это будет праздник!