фестиваль танец
В Лионе проходит 10-я, юбилейная Biennale de la Danse. Ее тема — Terra Latina. Вместе с лионцами разнообразию танцевальных интересов латинской земли дивилась ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.Крупнейший в мире фестиваль танца — лионская Biennale de la Danse — проводится с 1984 года. Фестиваль не имеет конкурса, не раздает призов. Его основатель и бессменный руководитель Ги Дарме (Guy Darmet) придумал нехитрую концепцию "развлекая, поучай", в соответствии с которой первые Biennale были посвящены истории танца ("Четыре века балета во Франции", немецкий экспрессионизм, американский modern). После чего исторический принцип сменился географическим: на берегах Роны и Соны танцевали Испания, Черная Африка, страны Средиземноморья и те, мимо которых 2000 лет назад проходил Великий шелковый путь, без всяких жанровых и стилистических ограничений.
Латинскую Америку свезли в Лион во всем ее географическом и танцевальном разнообразии: 15 стран, около 600 артистов и все мыслимые формы движения — от древних ритуалов до современной акробатики, которые, как оказалось, различаются вовсе не так разительно, как можно было предположить. Но, безусловно, доминирует первая статья латиноамериканского экспорта — традиционные танго, сальса, ча-ча-ча, мамба, румба и прочие карнавальные радости. Танцуют их все и везде. Прямо на площади Bellecour открыты мастер-классы для прохожих, и редкая женщина не задержится на полчасика повертеть бедрами под руководством опытной наставницы, и редкий мужчина откажет себе в удовольствии на это посмотреть. В городских кафе по вечерам играют бандонеоны, и лионские тангеры, сомнамбулически закатывая глаза, маневрируют в салонном танго под присмотром профессионалов. Ночами закатывают балы. "Белая сальса" задалась не слишком: у европейцев не хватило выносливости. Зато около тысячи любителей вытанцовывали до четырех утра "Черное танго" под живой оркестр на вокзале XIX века.
На сценах фестивальных площадок (их около двадцати, в день идет по пять-семь представлений, так что выбор — одна из главных трудностей биеннале) латиноамериканцы предпочитают показывать более экзотические вещи. С перуанских Анд спустились ритуальные танцоры, поставившие на поток свое древнее искусство,— труппа Danzaq de Ayacucho за 20 лет своего существования дала более 2000 представлений. Говорят, что их "пляски ножниц" имеют глубокий религиозный смысл, что профессиональный жрец-танцор учится своему делу с младенческих лет и непременно проходит обряд инициации — танцует голый целую ночь в священном гроте под водопадом. Может, и так, но перепляс четырех индейцев в гигантских тиарах и роскошных панцирях из бисера и камней, на взгляд непосвященного, оказался шутливо-яростным состязанием в ловкости. Под простенькую скрипочку и невиданный инструмент, смахивающий на арфу, присобаченную к половинке лодки, тучные невозмутимые низкорослые горцы откололи ровно 51 трюковое соло, вызванивая заковыристый ритм каким-то подобием ножниц без соединительного винта. Как выяснилось, в плясках перуанских жрецов чудесным образом уживаются народные коленца из самых отдаленных стран. Еще понятно сходство с аргентинскими гаучо, но откуда в Перу венгерские "ключи", румынская "метелочка", кавказские скачки на пальцах и самые заковыристые из русских присядок — вплоть до "ползунка" и "закладок" — загадка, на которой дотошный этнограф мог бы сделать не одну диссертацию. Зрителям, впрочем, было не до анализа: малолетние тут же сползали на линолеум амфитеатра Лионской оперы в попытке воспроизвести перуанский пируэт на голове, совершеннолетние отколачивали ладони в овациях.
Из бесконфликтного прошлого в проблемную современность переносит мексиканская труппа "Зебра". Страну мачо и патриархальных нравов представляет единственная в мире, как уверяет анонс, труппа гомосексуалистов. Этим достижением политкорректности мексиканцы немало гордятся, особенно местные женщины, обожающие основателя труппы красавца Хосе Риверу (Jose Rivera) как борца за права всех социально обездоленных. Свой коллектив, образовавшийся шесть лет назад, он назвал "Зеброй", полагая, что это животное символизирует трансвестизм. А в Лион привез экстракт из своих лучших постановок. На эту "Антологию" в неоновый мрак авангардного театра Transbordeur валили валом, ожидая шокирующих откровений. Откровений, однако, не было. Борец за права секс-меньшинств оказался весьма посредственным хореографом, а его ребята — довольно корявыми танцовщиками (видно, в мачистской Мексике и впрямь выбор невелик).
В пестрой "Антологии" были представлены все виды танца. Имелось и танго — в виде психологического этюда соблазнения душкой-матросиком грубого солдата (с ласками и мордобоем). И неоклассика — порхания под Моцарта херувимов с лилиями в волосах и голыми попками. И пантомима — в виде шутливой групповухи в сауне. И contemporary — программный "Танец порочной любви" (Danza del mal amor), с которого и началась бурная карьера постановщика. В нем мужчины предавались однополой любви с почти религиозным пафосом — особенно возвышенны оказались эпизоды орального секса. В финале геи выступили как трансвеститы, разыграв трогательную сценку из жизни уличных проституток, с зажигательными соло (фирменный трюк главы труппы — кокетливое засовывание пальчика в попку) и тяжкими душевными переживаниями. Французская публика, на три четверти состоящая из гомосексуалистов, была слегка шокирована столь примитивной интерпретацией богатой гейской культуры и аплодировала слегка смущенно.
Но ритуальные пляски древнего Перу и гейские ритуалы современной Мексики — лишь маргинальные сюжеты фестиваля, призванные подчеркнуть его многообразие и всеядность. Основная тема — жизнь современного танца на континенте, изолированном от главных хореографических центров мира. Об этом — в ближайших номерах Ъ.