гастроли балет
В рамках Дней Швейцарии в России в Большом театре дал единственный спектакль Балет Цюриха. Одна из лучших швейцарских трупп показала одну из лучших постановок своего руководителя Хайнца Шперли — "Гольдберг-вариации" на музыку Баха. Сентиментальным рационализмом швейцарской хореографии прониклась ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.Перед началом спектакля свое краткое слово сказали посол Швейцарии в России господин Вальтер Фечерин (Walter Fetscherin) и наш министр культуры Михаил Швыдкой. Посол польстил россиянам на чистом русском языке, высказавшись в том смысле, что привозить в Москву балет — все равно что ехать в Тулу со своим самоваром. Господин Швыдкой парировал, что Россия тоже производит часы, сыр и шоколад, но иногда все же предпочитает швейцарский продукт.
Хайнц Шперли (Heinz Spoerli) поставил свои "Гольдберг-вариации" — стерильный, рационально сконструированный балет (30 вариаций, обрамленных почти идентичными прологом и эпилогом) — в стиле традиционного европейского неоклассицизма. Баланчинская лексическая и композиционная свобода тут урезана прописями балетного экзерсиса, в соответствии с которыми одно движение должно разрабатываться и варьироваться на протяжении всего урока.
Оно и развивается все 76 минут спектакля — в соло, дуэтах, трио, квартетах. Вот в прологе — шпагаты на полу. Вот в первых вариациях появляется вторая широкая позиция — шпагат "встал на ноги". Потом в женской вариации возникает большой батман — шпагат вертикальный. Затем мужчины, раздирая ноги, прыгают jete-ferme — шпагат взвился в воздух. Так же планомерно и постепенно усложняются вращения, движения корпуса и рук. Со сцены убрано все, что может помешать восприятию чистого танца: белый линолеум на полу, одинаковые трико-комбинезоны у всех артистов, гладкий фон разноцветных задников. Движения покорно следуют за хрустальным роялем Алексея Ботвинова, взаимодействие артистов честно иллюстрирует взаимоотношения музыкальных тем — никаких конфликтов, ничто не режет ни глаз, ни ухо.
Впрочем, лучший швейцарский хореограф вовсе не собирается морить зрителей абстракцией. По его словам, он поставил балет о том, "как мы проходим мимо друг друга и как остаемся вместе". Здесь тоже важна постепенность. Первыми контакт находят юноши: на восьмой вариации следует серия дружеских поддержек и намек на размолвку в виде слишком резкого разрыва рук. К пятнадцатой возникает первый гетеросексуальный контакт — неудачный (простое рукопожатие испугало потенциальных партнеров). Вариаций пять спустя назревает осторожный дуэт: обводки на расстоянии вытянутых рук, легкие переносы в арабеск — словом, никакой интимности. Два последующих лаконично-стильных адажио так и не показали, "как остаются вместе",— все получалось то "до", то "после". Никаких выяснений отношений — все корректно, сдержанно, строго. Хореографические шутки — невинно-младенческие: то потряхивания ножками, то легкий переворот через голову. Технические радости локальны — то сверкнет пируэт в семь оборотов, то брызнет живенькое тур-пике.
После спектакля предшествующие ему официальные речи наполнились конкретным содержанием. Действительно, швейцарский балет так же похож на наш, как историческое тульское изделие на интернациональный электрочайник. Русский, унаследовавший имперские замашки, подчеркнуто иерархичен: звезды обоего пола, крепкие солисты и обширный кордебалет. Швейцарцы демонстративно демократичны: каждый из 33 артистов хоть на минуту, но занимает внимание зала. У нас без блестящих завитушек в виде трюков, требующих немедленной реакции зала,— балет не балет. У них выделять технические сложности считается дурным тоном — они умело запрятаны в лаконичном дизайне целого. Наконец, в русском балете без актерских амбиций дело не идет. Швейцарцы прекрасно обходятся без системы Станиславского.
Финальные аплодисменты были размеренны и слаженны, как тиканье швейцарских часов: русской публике явно не хватало своего "тульского самовара".