фестиваль пение
В деревне Шварценберг, что под Брегенцем, завершился один из самых знаменитых и без преувеличения самый изысканный фестиваль Австрии — "Шубертиады". МИХАИЛ Ъ-ФИХТЕНГОЛЬЦ самоотверженно проник в страшную альпийскую глушь, чтобы послушать крупнейших европейских звезд-вокалистов.Всю неделю организаторы фестиваля ходили по трем улицам Шварценберга с белыми от ужаса лицами. До уютной деревушки по причине простуды не добрались некоронованная королева немецких Lieder Барбара Бонни (Barbara Bonney), эксцентричный англичанин Йен Бостридж (Ian Bostridge), его знаменитый соотечественник баритон Саймон Кинлисайд (Simon Keenlyside) и молодой немец фаворит "Шубертиад" Штефан Генц (Stefan Genz). Было похоже на коллективный сговор, хотя, хорошо зная о горячей фестивальной поре (Зальцбург, Люцерн, Эдинбург, Глайндборн и т. д.), нетрудно было поверить в то, что звезды действительно перетрудили свои "золотые горла".
В результате программа "Шубертиад", в которой акцент традиционно делается на немецко-австрийской вокальной лирике, поменялась до неузнаваемости. Но отнюдь не в худшую сторону. Ни один концерт не был отменен: избежавшие простудной эпидемии вокалисты продемонстрировали удивительную сплоченность, хотя у многих позади было по десятку других фестивалей. Впрочем, домашняя атмосфера "Шубертиад" (чудесный зал на 690 мест, публика, приезжающая сюда по 10-15 лет) располагала к подвигам.
Логично было в ситуации форсмажора ожидать прорыва молодых — собственно, новые звезды рождаются именно так, в последнюю минуту появляясь вместо кого-то, как черт из табакерки. Примчавшийся в Шварценберг молодой немец Маркус Ульманн (Markus Ulmann), впрочем, производил скорее впечатление ангела: его мягкий лирический тенор столь вольготно нежился в шубертовских миниатюрах, его piano было столь затаенным и нежным, что напрягшаяся поначалу публика растаяла мгновенно. От своего многолетнего ментора Петера Шрайера (Peter Schreier, с ним Ульманн приезжал пару лет назад в Москву для исполнения баховских "Страстей по Иоанну") он унаследовал только самое лучшее — внимание к смысловым полутонам текста и четкую артикуляцию. Симпатичная соотечественница Ульманна сопрано Кристиана Ольце (Christiane Oelze) так и вообще казалась духовной наследницей великих: в ее пении было столько простоты и естественности, что старожилы "Шубертиад", слушая ее Четыре песни Миньон Вольфа или "Звезды" Шуберта, не раз помянули легендарную Элли Амелинг (Elly Ameling), услаждавшую слух лет 20 назад.
Госпожа Ольце несколько перебила впечатление от более известной австрийской коллеги Ангелики Киршлагер (Angelika Kirchschlager). Солистка венской "Штаатсопер" и других именитых оперных домов мира, Киршлагер обнаружила оперную природу своего дарования сразу же. Правда, в целомудренных шубертовских зарисовках ее ликующе-страстные интонации звучали несколько выспренно, а в тех же вольфовских песнях она и вовсе переборщила с театральным пафосом (не помог даже опытный концертмейстер Джулиус Дрейк (Julius Drake)). Положение исправили обработки народных песен Брамса — юморные народные сценки Киршлагер разыграла по всем правилам, с нужным лукавством и непринужденной простотой.
Главным же героем экстремальных "Шубертиад", несомненно, назовут Томаса Квастхоффа (Thomas Quasthoff), вместо одного запланированного концерта давшего аж три. Фактически немецкий баритон и его пианист Юстус Цейн (Justus Zeyen) играючи совершили пробежку по всей истории жанра немецкой Lied — от искомого Шуберта (изумительно спетый цикл "Лебединая песнь") до Малера и Брамса ("Четыре строгих напева"), причем без малейшего намека на спешку, с фантастической отработкой вокальных деталей и безупречным чувством ансамбля. Когда в конце третьего вечера публика стоя аплодировала крошечному Квастхоффу, за "Шубертиады" можно было уже не волноваться — даже если всех певцов мира скосит грипп, то уцелевший Квастхофф сможет петь неделю кряду, и навряд ли у кого возникнут возражения.