театр премьера
Московский театр имени Маяковского открыл сезон гоголевской "Женитьбой" — первым спектаклем нового художественного руководителя театра Сергея Арцибашева. Обозреватель Ъ РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ обнаружил, что спектакль склепан по гоголевскому рецепту мужской красоты из этой же пьесы: если бы к носу Ивана Кузьмича приставить губы Никанора Ивановича и так далее.Несколько лет назад Сергей Арцибашев уже ставил "Женитьбу" в своем маленьком Театре на Покровке, причем с участием актеров Театра имени Маяковского. И теперь он решил ресурсы популярности новой труппы задействовать в той же пьесе, причем сразу и полностью — все роли, кроме эпизодических, на премьере играли народные артисты, любимцы публики. Одного взгляда на афишу спектакля было достаточно, чтобы с отвращением вообразить себе парад откровенных бенефисных номеров, в который неминуемо должна была бы превратиться бессмертная комедия с таким количеством знаменитых лиц. Да еще на сцене театра, звезда которого все последние годы неуклонно клонилась к горизонту, и публику с недавних пор надо уже хватать буквально за хвост. Большой зал ведь надо заполнять, а время на дворе известно какое.
Но Сергея Арцибашева должность еще не испортила: он все-таки пока больше режиссер, чем менеджер. Правда, режиссер не самый храбрый, такой умеренный и аккуратный и даже, можно сказать, услужливый, причем по отношению к любым вкусам. И потакать только тем, кто повадился ходить в театр как в зоопарк — поглазеть на живых звезд, он не намерен. Посему "Женитьба" его представляет из себя странную комбинацию из сразу нескольких возможных вариантов исполнения этой пьесы.
Во-первых, гоголевскую пьесу можно играть так, как играли испокон веков — как комедию характеров. Степень жирности их обрисовки каждый театр волен выбирать по вкусу. Именно такой полуэстрадный "спектакль в спектакле" поручен тройке неудачливых женихов. Каждый из них сгущен до карикатуры, напоминающей хрестоматийные советские иллюстрации к Гоголю, а сцена представления невесте напоминает концерт художественной самодеятельности. Игорь Охлупин тянет гласные, поглаживает живот и показывает фокус. Александр Лазарев таращит глаза, ходит вихляющей походкой и исполняет спортивный танец с лентой. Рамзес Джабраилов темпераментно рычит, живчиком носится по сцене и пускается вприсядку. К их группе примыкает сваха Светланы Немоляевой со своими голосовыми упражнениями. Так что любителям оживших телеперсон есть чем поживиться.
Ну еще к Гоголю положено подпустить мистики. Не уверен, что много ее любителей посещают сейчас Театр Маяковского, но в "Женитьбе" учтены и потребности заведомого меньшинства. Загадочного тут, правда, совсем немного, и за этот участок работы отвечают Кочкарев Михаила Филиппова и художник Олег Шейнцис, превративший сцену в зимний сад с многочисленными зеркалами. Из этого зазеркалья являются Агафье Тихоновне образы женихов, оттуда же назойливо-бесноватый Кочкарев уговаривает ее выйти замуж, и туда же, в зеркало, а не в окошко, сигает в финале Игорь Костолевский — Подколесин.
Ему и Евгении Симоновой, представшей здесь в роли невесты, поручена третья составляющая спектакля — лирическая, грустная история. Когда-то давно в Театре на Малой Бронной Анатолий Эфрос открыл, что смешную комедию Гоголя, имеющую подзаголовок "совершенно невероятное событие", можно играть как печальную историю о маленьких одиноких людях, которых призрак счастья вдруг поманил, но очень скоро бросил. Теперь Костолевский и Симонова примерно эту же тему и играют. Примерно — потому что лирика в арцибашевской "Женитьбе" не доведена до убедительной силы, оставлена в робких набросках и разводах, да к тому же разбавлена (возможно, режиссеру хотелось, чтобы была сгущена) целой антологией русских романсов, которые герои налаживаются петь при каждом удобном случае. И еще целый хор дворовых людей приходит им на подмогу. Так как спектакль обрамлен именно романсовой меланхолией ("Молчи, грусть, молчи") и свечами, можно предположить, что как раз лирическая тема была для режиссера сокровенной, да постеснялся он сделать выбор в пользу старомодной душевности. Проснулся в нем все-таки ответственный и за наполняемость кассы менеджер. Получилось что-то вроде культурной антрепризы. И ведь зрители в театр вернулись. Но какие-то другие, которые гоголей не читали. "Ой, щас передумает!" — когда Игорь Костолевский произносил свой финальный монолог, сидящая рядом со мной зрительница затаила дыхание от страха. Как в воду глядела.