Очевидно, в честь выхода на экраны новой версии романа Герберта Уэллса, на видео выпущена самая знаменитая экранизация "Машины времени" (The Time Machine, 1960 ****), поставленная Джорджем Пэлом (George Pal). Фантастическое кино 1950-х годов способно доставить ни с чем не сравнимое удовольствие своими, конечно, наивными, трогательными, но изобретательными спецэффектами. И кажутся они гораздо убедительнее компьютерных наворотов: ручная работа. Стоит ученому потянуть на себя рычаг машины времени, похожей на лотерейное колесо, установленное на саночки, как время ускоряется на наших глазах. Можно представить себе, какое впечатление производили в 1960 году цветы, распускающиеся с невероятной скоростью, мчащиеся по небу облака, пробегающая по полу со спринтерской скоростью улитка и — самое, наверное, симпатичное изобретение Пэла — манекен в витрине напротив, меняющий наряды. Но фильм как-никак снят в годы холодной войны, поэтому бабочками-козявочками дело не ограничивается. Ученый делает остановки в 1917 и 1940 годах и убеждается, что Европа охвачена непрерывной войной. В 1966 году Лондон эффектно погибает, сметенный с лица земли атомным взрывом и извержением вулкана (!). Перепуганный ученый жмет на газ и оказывается в 802701 году, где люди, забывшие, что такое огонь, не читают книг (последние книги на Земле рассыпаются под пальцами героя в прах) и, загипнотизированные неким излучением, спускаются в подземелья каннибалов-морлоков. Морлоки, конечно, подкачали по сравнению с другими эффектами. Этих синюшных и лохматых пупсов слишком легко победить при помощи коробка спичек, какой-то оглобли и приемов бокса, которыми владеет каждый истинный джентльмен. Зрелище становится предсказуемым и скучноватым. Самый же неожиданный фильм сезона — "Безнадежное путешествие" (Voyage sans espoir, 1943 ****) Кристиан-Жака (Christian-Jaque, 1904-1994), патриарха французского коммерческого кинематографа. Хотя крепкий и плодовитый ремесленник Кристиан-Жак не тот режиссер, от которого можно ждать сюрпризов. Его лучшие фильмы — "Франциск I" (Francois I, 1936), "Фанфан-Тюльпан" (Fanfan La Tulipe, 1952), "Бабетта идет на войну" (Babette s`en va-t-en guerre, 1959) — азартные, легкомысленные, не отягощенные никакими формальными изысками. Иное дело — полузабытое "Безнадежное путешествие". То, что фильм снят в 1943 году, в годы немецкой оккупации, не случайность. Как это ни парадоксально, "черные годы" стали периодом расцвета французского кино. Нацисты заботились о том, чтобы Франция была витриной "нового порядка", чтобы художники своими произведениями демонстрировали расцвет культуры под сенью дружеских штыков. В самом привилегированном положении оказались кинематографисты. Англосаксонская продукция исчезла с французских экранов: снимай не хочу. На первый взгляд экранизация Кристиан-Жаком романа Пьера Мак-Орлана (Pierre Mac-Orlan), автора незабвенной "Набережной туманов" (La Quai des Brumes),— запоздалое проявление "поэтического реализма". Портовый город, самоотверженная, хотя и павшая певичка из кабаре, бежавший из тюрьмы убийца, пытающийся переправиться в Южную Америку, юный Жан Марэ (Jean Marais). Здесь немногословные капитаны курят трубки, плащи блестят под вечным дождем, китайские моряки демонстрируют умение метать навахи, а благородный герой, получив две пули в живот, минуты три катится по скалам, прежде чем с шумом и брызгами рухнуть в море. Поэтика последнего парохода, последнего поезда, последней любви, которая не побеждает смерть, но сочетается с ней неизбежным браком. Но как это снято! Если бы фильм был снят не в 1943 году, можно было бы сказать, что Кристиан-Жак подражает американскому "черному фильму", причем в самых маньеристских его проявлениях, чуть ли не Орсону Уэллсу (Orson Welles). Но в том-то и дело, что "черного фильма" еще не существует, а если бы и существовал, то во Франции его никто не увидел бы. Кристиан-Жаку неоткуда было воровать ни тени от жалюзи, испещряющие лица героев, ни резкие движения камеры, ни гротескные ракурсы. К концу фильма уже начинает — свят, свят, свят — мерещиться, что Люсьен Кедель, сыгравший капитана Дежана,— вылитый Хамфри Богарт. Короче говоря, после просмотра "Безнадежного путешествия" понимаешь досаду Владимира Набокова, который в комментариях к "Евгению Онегину" сожалел, что не может раскрыть в одной из строф реминисценцию из некоего английского поэта только потому, что он творил полвека спустя после Пушкина.
