юбилей
Сегодня исполняется 90 лет Наталье Дудинской — балерине, чье искусство было последним парадом императорского Петербурга в советском Ленинграде.В ученицу Дудинскую верила только ее педагог Агриппина Ваганова. Инспектор балетной школы задумчиво записал в журнале: "Дудинская вряд ли будет хорошей танцовщицей, но могла бы стать выдающейся певицей". Исключительный голос впоследствии пригодился только для домашних музицирований. На выпускном спектакле 1931 года Ваганова подчеркнуто подала Дудинскую как идеальную "танцевальную машину" в подчеркнуто пастеризованном классическом танце, для чего собственноручно обставила движениями один из вальсов Штрауса. После него Дудинскую вызывали на поклоны одиннадцать раз, публика сходила с ума, устои рухнули. Ваганова добилась того, чего хотела: шквальным порывом со сцены смело авангардистский акробатический жаргон 1920-х (шпагаты, мостики, рыбки, колеса, пирамиды), нарушивший чистоту классической дикции. Революция кончилась, началась реставрация.
Долго радоваться, впрочем, не пришлось. Год спустя объявился новый враг: советские театры затопил драмбалет. В моду вошел неправильный, небрежный лепет: приблизительные позиции, многозначительно оборванные на полуслове танцевальные фразы, "мхатовское" правдоподобие жестов. Дудинская противопоставила им внятность, точность, функциональность. Ее окрестили занудной "техничкой" и задвинули на периферию тогдашнего актуального искусства — в академические балеты XIX века. И тогда она установила в них свои правила, открыв почти спортивную по накалу зрелищность. Жаждавшая новинок публика валом повалила на побитый молью "старый балет". Население раскололось на две "партии": одна — за Уланову, другая — за Дудинскую.
По сути, что бы ни танцевала Дудинская — старинную "Раймонду" (1898) или современную "Лауренсию" (1939), там не было привычных эпохе драмбалета "актерских тем" и "образов". Был лишь исступленный пространственный азарт, одушевлявший строгость, точность, функциональность классических па. Искусство Дудинской не знало спадов, срывов, погрешностей. Это была последняя в балете вспышка имперского "большого стиля" — великолепного, парадного, бесчеловечного. Но она успела сделать Дудинскую великой балериной. Неудивительно, что советская империя признала Дудинскую своей — народной артисткой СССР и лауреатом нескольких госпремий. Но ошибочно приписала ей "героический стиль" — лишь потому, что в то время любой хорошо прыгающий напористый балетный артист неизбежно олицетворял собирательный тип целеустремленного, вольно и весело дышащего советского человека.
В 1940-1950-е Дудинской пришлось пережить еще одну ломку контекста: драмбалет сменили "мещанские драмы". И схватку с ними она проиграла. Как человек "большого стиля", она любила монументальную форму, широкий мазок и полагала, что рассудит история. Но не учла, как измельчал масштаб: ее биографию проверили не историей, а закулисной хроникой. Из демонической виртуозки Дудинскую превратили в генерал-губернаторшу, из роскошной балерины-assoluta — в амбициозную жену главного балетмейстера. Теперь понимаешь, что на самом деле Дудинская не делала ничего экстраординарного: вначале завоевывала власть, потом уступала. Из этой банальной театральной коллизии постсталинский ленинградский балет извлек драматизм, которого не сумел добиться на сцене.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург