Марсель Райх-Раницкий (род. 1920) — ведущий немецкий литературный критик, имел персональную колонку в "Ди Цайт", курировал литературный отдел во "Франкфуртер Альгемайне", выпустил сборники статей "Сплошные порицания" и "Сплошь хвалебные речи". Еще подрабатывал на радио и вещал по телевидению. Поэтому рядовому немецкому телезрителю Марсель Райх-Раницкий запомнился как внешне похожий на инспектора Морса из гэдээровского телесериала, бойкий пожилой человек, бегающий по студии с азартным криком: "Я вам сейчас докажу, почему эта книга плохая!!!" И ведь пробивало телезрителей, не читали они нехорошую книжицу. А сейчас и инспектор Морс не помог бы: литобозревателю остается разве что в образе Чипа с Дейлом или Лары Крофт проноситься перед читателями и выхватывать у них из рук Даниэлу Стил с Дарьей Донцовой.
Что и говорить, с "клиентами" Райх-Раницкого связывали сложные отношения. Например, в 1956 году, когда будущий немецкий критик еще строил свою дипломатическую карьеру в родной Польше, ему пришлось организовывать "радушную" встречу приехавшему в Варшаву немецкому писателю Генриху Беллю. Что стоило немалых усилий, поскольку гость сравнительно недавно снял форму солдата вермахта. Потом и Белль помог начинающему немецкому критику устроиться в Германии. А Райх-Раницкий поддержал кандидатуру Генриха Белля в нобелевские лауреаты. Но стоило ему слегка приложить новый роман любимого автора, как тот при встрече уже злобно шептал ему в ухо любимое испокон века в немецком народе слово "задница". Потом, правда, обнял и помирился. Но критик уже догадался, что дружба вместе, а рецензии врозь.При том, что сама биография Райх-Раницкого — молодые годы в Берлине, депортация, варшавское гетто, политическая карьера, эмиграция — могла бы послужить основой для романа, Гюнтер Грасс "украл" из нее только один эпизод, присвоив его своему Цвайфелю из "Дневника улитки". А когда критик намекнул на причитающийся процент с гонораров, писатель "побледнел и дрожащей рукой зажег сигарету". В результате Райх-Раницкий взял свою долю в виде обеда с камбалой и графической работы Грасса (наверное, прогадал, поскольку на прошедшей Лейпцигской книжной ярмарке художества Гюнтера Грасса продавались по вполне умеренным ценам). Сам Марсель Райх-Раницкий утверждает, что мужества ему придавала его любовь ко всей немецкой литературе — от Томаса Манна до Анны Зегерс. Любовь тем крепче, что для самого книгомана лучшим рекомендательным списком к чтению был "Список вредной и нежелательной литературы", а лучшей положительной рецензией — массовое сожжение книг в 1933 году. Но сквозь романтические строки о любви к Гете и Гофману все же проглядывает вывод: профессия критика сравнима лишь с холокостом.
А иначе как назвать бытие литобозревателя: книги он поглощает на завтрак, обед и ужин, натыкается на их острые углы в кровати и отдыхает от них лишь в метро, как раз там, где все нормальные люди их и открывают. На извечный вопрос: "И вы все это читаете?" — литобозреватель отвечает: да, и еще делаю это медленно, поскольку, "если текст мне нравится, я наслаждаюсь каждой фразой, а если не нравится — скучаю, не замечая, как перечитываю одно и то же два раза".
В серии "неизвестных в России произведений классиков мировой литературы" издательства "Текст" вышел сборник рассказов Генриха Белля. Здесь — жуткие картины войны: "Этими руками ты стянул башмаки с почерневшего трупа русского солдата, потому что твои башмаки развалились, этими руками ты обшаривал карманы мертвецов в поисках махорки, потому что от голода вспучился твой живот". Эти обобщенные видения войны как таковой, возможно, обеспечили бы автору большее понимание в Варшаве 1956-го. А едкая картинка о меломанах-невротиках "Кашель на концерте", как будто посвященная литературным и другим критикам!
Те самые новеллы Германа Гессе, которые строгий критик Райх-Раницкий ценил даже больше, чем "Степного волка", теперь изданы и в России. Герман Гессе, которому из-за болезней не удалось объездить реальный мир, предстает бывалым литературным путешественником. Рассказы Германа Гессе неповторимы и в то же время с легкостью могут быть вплетены в ткань литературной истории — интерпретаторам предоставлена огромная свобода (или это только кажется). Так, импровизация дона Пьеро ("Рассказчик") соседствует и с "Декамероном", и с чеховскими историями "О любви". В "Книге россказней" (1935) он умело перемещается во временном и стилевом пространствах от древнеримского сюжета про разбойника Лидия до печальной миниатюры о бедном рыцаре, от истории монаха Антонио, в которую писатель вплел и историю Франческо Петрарки, до пересказа одного из эпизодов "Мемуаров" Казановы. "Россказни" столь блестящи, что ничего и доказывать не надо.
Марсель Райх-Раницкий. Моя жизнь / Перевод с немецкого В. Брун-Цехового. М.: Новое литературное обозрение, 2002
Герман Гессе. Книга россказней / Перевод с немецкого С. Ромашко. М.: Текст, 2002
Генрих Белль. Кашель на концерте / Перевод с немецкого Е. Михелевич, И. Солодуниной. М.: Текст, 2002