Так получилось, что эти даты почти совпали — десятилетие начала барселонской Олимпиады (26 июля) и 50-летие окончания хельсинкской (3 августа). А между ними — целая спортивная эпоха, которую уже никогда не вернешь, но о которой будут вспоминать еще очень долго.
Начало этой эпохи было странным. О том, что СССР впервые будет участвовать в Олимпиаде, западные газеты писали гораздо больше, чем советские. Писали с восторгом. В советских даже тогда, когда решение уже было принято, нет-нет да проскальзывало "комедия прекраснодушия", "игры буржуазных спортсменов". Это об Олимпиадах.А тем временем президент Международного олимпийского комитета (МОК) Зигфрид Эдстрем (Siegfried Edstrom) говорил о том, что без СССР и Китая Игры всегда будут неполноценными. И в Вене в 1951 году только что созданный Олимпийский комитет СССР, вопреки опасениям советских руководителей, в МОК приняли почти без колебаний.
На самом деле мы, привыкшие к общению с организациями вроде Красного спортивного интернационала или Международной авиационной федерации, очень боялись этой первой Олимпиады. Николай Романов, в то время занимавший пост председателя Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту, вспоминал, как для получения разрешения на любую поездку на международные соревнования он должен был направлять на имя И. В. Сталина специальную докладную записку, в которой давалась гарантия победы. Именно победы. И такие записки писались.
Это была странная команда. О ней никто не знал. Многие зрители, которые наблюдали за соревнованиями гимнастов, недоумевали: что это за татуировка на руке у советского спортсмена Виктора Чукарина — #10491? Те, кто прошел войну, знали, что такие номера давались пленным в концлагерях. Чукарин в концлагере провел четыре года, вернувшись оттуда, мог подтянуться на перекладине лишь два раза. А в Хельсинки стал двукратным олимпийским чемпионом.
И такой была почти вся команда, почти все 300 человек, что вошли в нее после тщательного отбора, во время которого руководителям спортивным не раз приходилось отвечать на вопрос руководителей партийных: "А можно ли доверять этому товарищу?" Один из сильнейших советских боксеров, Сергей Щербаков, на войне получил тяжелейшее ранение в ногу. Речь шла об ампутации, он сам настоял на том, чтобы ее отменили. И в 1943 году на абсолютно негнущейся ноге пошел на свою первую после фронта тренировку. В Хельсинки он завоевал "серебро".
Галина Зыбина пережила блокаду, голод. В финской столице она выиграла соревнования в толкании ядра. Ее никто не знал, хотя накануне Олимпиады, на турнире в Выборге, она установила мировой рекорд. Дело в том, что заявка на его регистрацию от советского спорткомитета поступила... уже после Олимпиады. Так — в обстановке строгой секретности — готовилась не одна Зыбина, а сборная целиком.
Жила большая ее часть тоже отдельно от остальных. Гимнастка Нина Бочарова рассказывала, что ее и подруг по женской команде — 11 человек — поселили в комнате в общежитии в хельсинкском предместье и, разумеется, запретили общаться с зарубежными атлетами и вообще ходить в Олимпийскую деревню. Но тогда жаловаться на условия никому из наших не приходило в голову.
Все опасения насчет того, что встреча с "буржуазными профессионалами" закончится провалом, были развеяны в первый же олимпийский день, когда в метании диска победила Нина Пономарева, а рядом с ней на пьедестале стояли Елизавета Бояринцева и Нина Думбадзе. Потом мы выигрывали в гимнастике и борьбе, тяжелой и легкой атлетике... Но ту Олимпиаду все равно оценили как провал.
Во-первых, проиграли в командном зачете. Не просто проиграли, а проиграли американцам. Попытки сослаться на то, что по так называемым зачетным очкам (они давались за места в шестерке в любом виде) у нас абсолютное равенство, не могли ни на что повлиять: по золотым медалям преимущество США было подавляющим: 40 против 22. Во-вторых, проиграли футбол. Не просто проиграли, а проиграли югославам. Хотя по сегодняшним меркам футбольная сборная совершила подвиг, отыгравшись в первом матче со счетом 1:5. Но в переигровке было 1:3. Все наверняка помнят, чем обернулось то поражение — расформированием клуба ЦДСА, лишением большинства футболистов всех званий (многие потом признаются, что думали: спортивными санкциями дело не ограничится) и переводом Василия Сталина с поста куратора армейского спорта на должность главы военной академии.
В этом как раз не было ничего странного. Олимпиады для Советского Союза с самого начала были войной: иначе то, военное, поколение, наверное, и не могло воспринимать спорт. Следующие воспринимали точно так же. С той разницей, что почти неизменно, начиная с Игр 1956 года (зимних в Кортина-д`Ампеццо и летних в Мельбурне), войны выигрывались.
Последняя была выиграна десять лет назад в Барселоне. Тогда отдельными командами уже выступали эстонцы, латыши и литовцы. Остальные еще были вместе: в сборной со странным белым флагом, со странным названием — Объединенная команда, без гимна... "Знаете, когда не играет твой гимн — это жуткие ощущения",— сказал однажды великий гандбольный вратарь Андрей Лавров. Один из тех, кто выиграл в Барселоне.
Это сейчас на Украине, вспоминая ту Олимпиаду, предпочитают отделять 23 украинские медали от других 89, завоеванных Объединенной командой. В те дни об этом не шло речи. Нашим было "золото" и белорусского стрелка Константина Лукашика, и украинской гимнастки Татьяны Гуцу. Общей была и победа над Америкой, победа с подавляющим преимуществом: 45 наград у нас и 37 у них.
С тех пор перед каждой Олимпиадой российские спортивные руководители говорят о том, что мы, несмотря ни на что, будем бороться за первое место. Пока не получается — ни зимой, ни летом. Может, не получится еще долго. Амбиции — одна из немногих хороших вещей, что остались в нашем спорте от тех 40 лет между Хельсинки и Барселоной.
АЛЕКСЕЙ Ъ-ДОСПЕХОВ