фестиваль музыка
Сегодня в Австрии начинается Зальцбургский фестиваль — самый дорогой и самый престижный музыкальный форум мира. На открытии в Grosses Festspielhaus будет представлена новая постановка моцартовского "Дон Жуана". Корреспондент Ъ МИХАИЛ Ъ-ФИХТЕНГОЛЬЦ побывал на генеральной репетиции спектакля.Режиссеру новой версии моцартовского шедевра австрийцу Мартину Кузею (Martin Kuzej) выражали сочувствие заранее: его фестивальный дебют нежданно-негаданно совпал с началом нового летоисчисления зальцбургской истории. Закончилась эпоха главы фестиваля Жерара Мортье (Gerard Mortier) — ниспровергателя всех оперных канонов прошлого, в течение 90-х небезуспешно пытавшегося заставить классические оперы говорить языком современной режиссуры. Кузей, приглашенный Петером Ружичкой (Peter Ruzicka), преемником Мортье, невольно оказался в роли агнца на заклание: ему первому предстояло выйти на суд пресыщенной публики. Любой его промах сразу был бы трактован как стратегический просчет новой зальцбургской команды, а недобрая местная критика не преминула бы тут же возвестить о начале конца лучшего фестиваля Европы. Дополнительные трудности создавал и альянс с легендарным Николаусом Арнонкуром (Nikolaus Harnoncourt) — дирижером-постановщиком "Дон Жуана", рядом с музыкальной мощью которого любые режиссерские придумки могут показаться мишурой, бесплатным приложением к партитуре.
Непосильную задачу с противоречащими друг другу условиями — найти общий язык с патриархом Арнонкуром, блюсти революционные заветы Мортье и в то же время не переврать смысл моцартовского шедевра — Кузей решил удивительно аккуратно и талантливо. Его спектакль не станет эстетическим шоком для публики, каким были, например, скандальная прошлогодняя "Летучая мышь" Ханса Наенфеля (Hans Neuenfels) или ультрарадикальная "Свадьба Фигаро" Кристофа Марталера (Christoph Martaler). Кузей не относится к тому сорту режиссеров, которые горазды перетряхивать содержание классических опусов. Его больше занимает форма. В своем "Дон Жуане" он пестует визуальную красоту действия, заботливо одевает героев в костюмы от Prada, придумывая для канонического сюжета элегантную упаковку и лишь иногда очень корректно вставляя между моцартовскими строками свои ремарки. В то время как Арнонкур и ведомый им Венский филармонический оркестр (Wiener Philharmoniker) вслушиваются в каждую ноту, обнажая экспрессию моцартовских ритмов, Кузей мыслит большими, пространными сценами, и благодаря этому спектакль обретает хороший темп.
Внешнее благополучие и дизайнерские изыски сценографа Мартина Сеетгрубера (Martin Zehetgruber) не ретушируют довольно специфичное отношение режиссера к детищу венского гения. Все самые мрачные события в опере происходят при ослепительном свете люминесцентных ламп, а не в привычных для "Дон Жуана" потемках — тем страшнее и явственнее становится моцартовская инфернальная мистика. Режиссер отвергает моцартовский образ гедониста-бабника, подменяя его в высшей степени нелицеприятным портретом закоренелого циника и нигилиста. И нельзя не признать, что для воплощения такого образа нет никого лучше Томаса Хемпсона (Thomas Hampson) — записного Дон Жуана 90-х, которому за долгие годы, надо думать, опостылело играть хрестоматийного дамского угодника. Остальные мужские роли, как, впрочем, и должно быть, лишены такой харизмы, и, несмотря на аккуратный вокал Михаэля Шаде (Michael Schade, Дон Оттавио) или Луки Пизарони (Luca Pisaroni, Мазетто), нельзя не признать, что оппонировать севильскому развратнику могут лишь женщины. Впервые увидев точеную фигурку Донны Анны (мариинская звездочка Анна Нетребко), длинноногую и осанистую Донну Эльвиру (немка Мелани Динер, Melanie Diener) и очаровательную веснушчатую Зерлину (чешка Магдалена Кожена, Magdalena Kozena), можно подумать, что кастинг на роли проводил не Николаус Арнонкур, а какой-нибудь владелец модельного агентства. Впрочем, они еще и прекрасно поют. Нетребко, которая обещает вырасти в настоящую оперную диву, благодаря изысканной нюансировке, отходит от стереотипа напыщенной гранд-дамы, который пестовали многие ее предшественницы. Динер, наоборот, ищет романтической патетики, а Кожена добавляет в тембровую палитру ассамблеи оттенок барочной чистоты и легкости, культивируемой аутентистами. Изредка певцов забивает оркестр. В прошлом сам приверженец аутентичной манеры, Арнонкур ныне насыщает моцартовскую оперу малеровскими обертонами, что, впрочем, вполне отвечает масштабу и важности события, хотя и не корреспондирует напрямую с авторским текстом.
Судя по всему, новый "Дон Жуан" станет идеальным примером политики нового зальцбургского хозяина Петера Ружички, декларировавшего верность традициям Мортье и высоким исполнительским стандартам, но в более спокойном ключе, без фанатичного стремления кого-то поразить или шокировать. Постановка точно отвечает цели, не являясь революционным произведением режиссера-индивидуалиста и в умеренных дозах сочетая традиции и новаторство. Поскольку Зальцбург во многом определяет оперную моду, "Дон Жуан", хотя и не будет однозначно признан шедевром, немало повлияет на политику оперных театров.