В преддверии 39-го ММКФ в Новом пространстве Театра наций открылась мультимедийная выставка «Прорыв в прошлое. Тарковский & Плавинский», представленная музеем Анатолия Зверева и Фондом «Два Андрея». На выставке побывал Андрей Плахов.
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов / купить фото
Самая впечатляющая часть экспозиции — подвал в особняке XIX века, под полукруглыми сводами которого разложен на составные части фильм «Андрей Рублев». Каждая из его новелл, вплоть до финального «Колокола», представлена на мониторах и стоп-кадрах, фиксирующих крупные планы ключевых героев и многолюдье массовых сцен. Фото- и видеоматериалы взяты из архивов Ирмы Рауш-Тарковской, Павла Сафонова, Михаила Ромма и других. Рядом — документы, отслеживающие непростую судьбу великой киноленты,— как положено, подвергнутой цензурным гонениям и правкам, отлежавшейся на полке и вопреки первоначальному запрету попавшей на Каннский фестиваль. Там она получила приз ФИПРЕССИ, с которого началась ее мировая слава.
На отдельном мониторе можно услышать, как на том же фестивале, только полвека спустя, о значении Тарковского для мирового кино говорят нынешний каннский победитель Рубен Эстлунд, а также Брюно Дюмон, Такаши Миике и Сергей Лозница. На большом панно цитируются слова еще нескольких суперзвезд мировой режиссуры — Ингмара Бергмана, Анджея Вайды, Вима Вендерса, Карлоса Рейгадаса, Александра Сокурова. Герои двух кинематографических эпох, модернистской и постмодернистской, говорят в унисон. «Если бы я не увидел фильма Тарковского “Иваново детство”, я никогда бы не снял “Восемь с половиной”» (Федерико Феллини). «Если бы не Тарковский, я не стал бы режиссером» (Ларс фон Триер).
Это и правда феноменально — насколько умножилась посмертно мировая слава Тарковского. Я регулярно убеждаюсь в этом, приглашая именитых гостей на фестиваль «Зеркало»: имя Тарковского становится магическим ключом, открывающим самые неприступные двери. В этом году жюри «Зеркала» возглавил Амат Эскаланте, яркий представитель нового мексиканского кино, на первый взгляд, бесконечно далекого от традиций Тарковского. Но это не так: Эскаланте — настоящий поклонник русского режиссера, и надо было видеть, с каким пристальным вниманием к каждой детали он разглядывал посвященную ему выставку.
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ
Однако Тарковский не единственный герой экспозиции, вторым оказался живописец и график Дмитрий Плавинский. В их судьбах есть несомненные параллели: оба прошли через эмиграцию, и это был не самый благоприятный опыт. Плавинский в конце концов вернулся на родину, а Тарковский, оставшийся на Западе еще во времена железного занавеса, не обрел там желанных условий для творчества, испытал много разочарований и вскоре умер. Есть переклички и в творческих пристрастиях двух крупных фигур эпохи. Выработанная Плавинским концепция структурного символизма не чужда Тарковскому: недаром свой текст о фильме «Иваново детство» критик Майя Туровская назвала «Мир, расколотый надвое». Сближает режиссера и художника также интерес к метафизике, сюрреализму, наследию Дюрера, Гойи, Рембрандта и других великих художников.
Впрочем, главная тема выставки иная: это «прорыв в прошлое», под которым понимается новое открытие иконы и вообще ранней православной культуры молодым поколением художников «оттепели» в их явной оппозиции советским классовым ценностям, наслоениям идеологии и пропаганды. Хотя Тарковский и Плавинский ни разу не встретились, их творческие маршруты пересекались: как раз когда в Пскове, Изборске, Суздале и Владимире проходили съемки «Андрея Рублева», примерно в это же время Плавинский сделал ранее заколоченную церковь в Изборске площадкой для нового цикла своих работ. И вот в мультимединой инсталляции мы видим монтаж: большие баннеры с образами «Рублева» и поразительный офорт Плавинского «Плащаница Старицкой».
Христианский дискурс у Плавинского очевиден и прекрасно проиллюстрирован на выставке его работами разных периодов. Что касается Тарковского, его отношения с религией — достаточно сложная и дискуссионная тема. В пору создания «Рублева» режиссер, как и соавтор сценария Андрей Кончаловский, были еще совсем молодыми людьми. Истоки русского христианства привлекали Тарковского скорее эстетически, а через образ Рублева он выражал собственное понимание судьбы художника, предчувствие данной ему большой миссии. Позднее это понимание углубилось и обострилось до настоящей, лично переживаемой драмы, которая включала и настойчивый мотив богоискательства, не только, между прочим, в духе и формах христианства.
Выставочный проект в Новом пространстве Театра наций, осуществленный усилиями многих людей, курировала Полина Лобачевская — выдающийся педагог, выучившая не одно поколение режиссеров, а позднее вложившая душу и профессионализм в дизайнерски изощренный музей Анатолия Зверева. Именно личность куратора, одинаково близкая изобразительным искусствам и кинематографу, определяет неповторимое лицо и стиль выставки, концепция которой может вызывать споры, но эмоциональное воздействие бесспорно.