Фестивальная жизнь этого года оказалась едва ли не самой показательной в деле развенчания бытующих музыкальных мифов. То, чему логичнее было развалиться, вдруг окрепло. То, что рекламно обнадеживало, развалилось. Комментарии АНДРЕЯ Ъ-СЛАДКОВА.
Еще два-три года назад крепкий профиль московских музыкальных фестивалей в этом году расплылся. Начало сезона оглушило новым именным фестивалем "Владимир Спиваков приглашает" с оперной дивой Джесси Норман. В середине сезона разродилась помпезной музыкой звезд — Зубин Мета, Евгений Кисин, Юрий Башмет, Гия Канчели — независимая премия "Триумф". О ее героях говорить скучно: они всегда одни и те же. Ну а остальное время статусная фестивальная сцена клацала зубами в ожидании какого-никакого аншлагового мероприятия.В октябре ей перепал юбилейный фестиваль Софии Губайдулиной (к 70-летию композитора), начавшийся в Казани. Губайдулинские "Страсти по Иоанну" в Большом зале консерватории были, пожалуй, главным и самым подходящим случаю опусом юбилярши, который в исполнении мариинского хора и оркестра ошпарил не вполне свойственной губайдулинскому творчеству декларативностью. Остальное на фестивале оказалось не более чем попыткой собрать цельный образ увенчанной лаврами женщины-композитора из осколков ее давнего прошлого. Получилось не очень складно и очень искусственно.
Обиднее всего за выдернутость госпожи Губайдулиной из единственного контекста, в котором ее сочинения производят адекватное впечатление. Речь идет о плеяде тех авторов-сателлитов и исполнителях-медиумах, энергией которых питалось губайдулинское творчество, базирующееся как раз на коллегиально формулированных ею вместе с друзьями переживаниях своего времени. На персональном подиуме София Губайдулина смотрелась излишне пассионарно.
Зато "Декабрьские вечера" в этом году честно продублировали недавно взятый ими курс на статусное и вовсе даже не стесняющегося этого слова мероприятие. Условное название "В сторону Пруста" не столько пришпилило фестиваль к образу любимого Святославом Рихтером писателя-экзистенциалиста, сколько освободило пространство для музыкантов самого разного толка. Что канадская певица Доминик Лабелль, что эмигрировавший в Австрию пианист Олег Майзенберг смотрелись здесь на своем месте. И вполне монтировались с умело робевшим в первом ряду худруком "Декабрьских вечеров" Юрием Башметом и с артистически волновавшейся хозяйкой элитного праздника в ГМИИ им. Пушкина Ириной Антоновой.
А под сурдинку "Декабрьских вечеров" в Рахманиновском зале консерватории набирал очки интеллектуальный семинар-фестиваль музыки Арнольда Шенберга (к 50-летию со дня смерти) — звуковая половина к выставке "Арнольд Шенберг--Василий Кандинский. Диалог живописи и музыки", чуть раньше открывшейся в Третьяковской галерее. Явными удачами были выход молодой немки-певицы Клаудии Барайнски во Втором квартете Шенберга и концерт венского "Арон-квартета", сыгравшего ретроспективную программу сочинений Альбана Берга и Арнольда Шенберга в музейном духе старой Вены. Если к этому добавить еще и двухдневный февральский фестиваль неизвестного гения ХХ века Стефана Вольпе (который, кстати, учился у шенберговского ученика Антона Веберна),— налицо абсолютно квалифицированная пропаганда венского музыкального культа начала ХХ века. Умный патронаж этих акций хорошо знающим нововенскую музыку московским композитором Владимиром Тарнопольским лишил фестиваль того привычного неофитства, каким еще недавно сопровождалось любое исполнение Шенберга--Веберна--Берга в Москве. Получилось элегантно и даже европейски цивилизованно.
Ну а далее за дело взялся идейный противник Владимира Тарнопольского — московский композитор-радикал Владимир Мартынов, отважившийся в творческом центре "Дом" на первый авторский фестиваль под названием "Танцы Кали-Юги". С тихим апломбом предводителя несуществующей секты врагов авторской музыки Владимир Мартынов за четыре дня своего трансмарафона продемонстрировал беспрецедентный размах своего хозяйничанья арсеналом всех накопленных европейской музыкой средств — от игры с обертоновым спектром ("Танцы Кали-Юги") и лирического минимализма ("Переписка с Георгием Пелецисом") до подкрашенной русским фольклором рождественской риторики Баха и архаических хоров к спектаклю Анатолия Васильева "Илиада".