фестиваль театр
В Авиньоне продолжается 56-й традиционный театральный фестиваль (об его открытии см. Ъ от 3 июля). Первым в его афише стоит имя Чехова: фестиваль открылся спектаклем "Платонов". Весь следующий сезон "Платонов" будет гастролировать по Франции. Из Авиньона — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.Получить право премьерной постановки в Почетном дворе авиньонского Папского дворца действительно большая честь. Чтобы ее удостоиться, прежде непременно нужно удачно "засветиться" с каким-нибудь другим спектаклем. Режиссер Эрик Лакаскад (Eric Lacascade) успешно прошел авиньонскую апробацию пару лет назад, представив на фестивале свою чеховскую трилогию — "Иванов", "Чайка" и "Семейный круг трех сестер". Французской прессе тогда показалось, что господин Лакаскад нашел новый ключ к Чехову. Сегодня руководитель Национального драматического центра Нормандии считается едва ли не главным интерпретатором русского классика.
Те спектакли были совершенно освобождены от быта, от всего того, что принято называть чеховской атмосферой. Актеры на сцене много двигались, не слишком заботились о психологических нюансах, форсировали страсти, а подчас просто впадали в истерику. Многие критики посчитали, что режиссер наконец-то дал выход потаенной чеховской экспрессии. Мне, впрочем, так не казалось. Когда спектакли заканчивались и сотрясения воздуха прекращались, выяснялось, что в остатке у Эрика Лакаскада небогато. Три сестры запомнились просто сексуально оголодавшими и потому чрезмерно возбужденными дамами, а из "Чайки" интересен был только Треплев. Именно он представал там в образе подстреленной белой птицы и даже исполнял соответствующий экспрессивный танец, а всю сцену засыпали белым пухом. Экстравагантная идея и одна красивая мизансцена остались в памяти. Прочие невнятно слились.
В папском курдонере пьес Чехова, кажется, вообще никогда прежде не показывали. Оно и понятно: радикальные эксперименты с его драматургией слишком радикальны для престижных подмостков под открытым небом, а традиционным постановкам Чехова просторы курдонера противопоказаны. Здесь логично разыгрывать что-то романтическое, трагическое или просветительское, когда уместны разговоры с небом и вызовы судьбе, когда актерам не стыдно перекрикивать ветер и с пафосом апеллировать к двум тысячам зрителей. (Кстати, в этом году места для зрителей перестроили, теперь тут нет балкона, все занимает огромная трибуна-амфитеатр, отчего количество зрителей выглядит еще более внушительным.) Но если героям нужно хотя бы изредка по душам разговаривать друг с другом, как у Чехова, так это не сюда.
Но Эрик Лакаскад все-таки решился подставить юношескую чеховскую пьесу без названия всем авиньонским ветрам. Никаких тонких разговоров и полутонов, конечно, в этой постановке не слышно и не видно. Хотя напридумал режиссер немало. Например, довольно эффектно обыграл окна дворца, стена которого служит естественным задником для сцены. Окна эти расположены на разных уровнях, каждое, вплоть до верхнего этажа, высвечивается ярким прямоугольником, и в них где парами, где поодиночке появляются персонажи пьесы. Потом за стрельчатыми арками-проемами первого этажа накроют длинный обеденный стол. Суровая крепостная кладка бог знает какого века, конечно, плохо сочетается с сюжетом из жизни русской усадьбы, но в дерзости этого очевидного несоответствия какое-то обаяние еще можно найти. А вот зачем было подсвечивать подмостки ровными рядами ярких ламп, уже менее понятно. Откровенный формализм этому раннему чеховскому сочинению — как зеленый пояс к розовому платью. Той оголенной экспрессии, за которую режиссера столь дружно хвалили, на большое пространство уже не хватает.
В пьесе Чехова почти все судьбы разбиты, все любови несчастны, все влюбленные немного смешны. В авиньонском "Платонове" они к тому же малоинтересны, а спектакль идет почти пять часов. Связи людей не проявлены, их диалоги пусты, а смотреть на то, как актеры стараются победить пространство, наскучивает очень быстро. Тем более что техническими средствами это сделать гораздо легче: сцена усадебного празднества с фейерверками и пусканием снопов серпантина в зал блестяще это доказывает. Конечно, когда спектакль отправится в турне по стране, некоторые противоречия сгладятся: играть "Платонова" предстоит в меньших залах и не под открытым небом. Хотя главной проблемы постановки "сжатие" пространства и появление над сценой крыши все равно не решит.
Не секрет, что "бытовой Чехов" в мире давно признан театральным анахронизмом. Грубо говоря, сидеть и пить чай в чеховской пьесе считается дурным тоном. Беда, однако, в том, что и не пить чай тоже нехорошо: вместе с подробностями жизни из чеховских пьес очень легко выплеснуть и саму жизнь. Что и доказывает пример господина Лакаскада.