фестиваль классика
Русский музей продолжает собирать "Русскую коллекцию музыки" (см. Ъ от 5 июля). В Мраморном дворце на премьере программы "Детская", представленной пианистом Алексеем Гориболем и певицами Викторией Евтодьевой и Татьяной Куинджи, побывала корреспондент Ъ АННА Ъ-ПЕТРОВА.Интрига вечера состояла в неожиданном сопоставлении опусов для детей и про детей двух великих современников — Чайковского и Мусоргского. Если "Детская" Мусоргского, вокальный цикл на собственные тексты, пользуется повсеместным заслуженным признанием, то из 16 "Детских песен" Чайковского на стихи русских поэтов репертуарными стали лишь две-три: "Мой Лизочек", "Колыбельная в бурю" да "Легенда". И это неудивительно.
Бесхитростные стихи Плещеева или Сурикова — из тех, что украшали страницы журнала "Нива" или школьной "Родной речи", там где травка зеленеет, солнышко блестит, бабушка балует внучка, в ласково-назидательных сценках про цветочек, ласточку или кукушку ребенку делают большие глаза, грозят пальчиком и гладят по головке. Чайковский, не нашедший в кукольных текстах необходимого количества тоски, любви, отчаяния, питающих его романсную лирику, балансирует здесь между откровением и банальностью. Пронзительная "Легенда", песня о Христе-младенце, окружена приторными песенками, где мелодии сладко-доверительны. Слушая, задаешься вопросом, кто мог быть еще адресатом этих романсов если не мамы-любительницы, музицирующие в детской.
Слушать их не в детской и не в колыбели не слишком-то интересно — после десятка песенок публика начинает интересоваться, сколько еще осталось. И это при том, что Виктория Евтодьева с любовью обыгрывала каждый нюанс текста, ликовала при вести о "ласточки с весною в сенях", настырно куковала упрямой кукушкой, еле слышно пропевала пророчество маленькому Христу. "Детский альбом", фортепианное интермеццо между двумя вокальными опусами, в руках Алексея Гориболя лишился привычных уху ученической бойкости и дежурного вдохновения дошкольных музыкальных работников. Играя пьески с секундными паузами, пианист превратил весь цикл в сладкую грезу, где ностальгия по идеальному и невозвратимому окутывает звучность флером.
Герои Мусоргского отличаются от ребятишек Плещеева, как детские портреты Репина или Серова от румяных чад с пасхальных открыток. Мусоргский писал песни не для детей, а про детей. Поток детского сознания, зафиксированный автором с поразительной интуицией, не подчиняется никакой логике, сметает как поэтические, так и музыкальные законы гармонии. Мусоргский оригинален во всем: где у современников традиционная материнская колыбельная, у него — игра в колыбельную, девочка, баюкая куклу, то поет ей, то выговаривает за непослушание. Молитва — сценка, где малолетняя героиня честно заводит вечернее "Господи помилуй", но, увлекшись азартным перечислением всех родственников, забывает слова и получает нагоняй от няни. Сочные тексты подкреплены такой же меткой музыкальной стенографией, где что не штрих — гениальная находка. Петь "Детскую" одно удовольствие. А в исполнении Татьяны Куинджи — и слушать тоже. Московская гостья ни разу не перегнула палку в лицедействе. Одна беда — хорошо задуманная и исполненная камерная программа, где вся прелесть была в изящных мелких деталях, прозвучала в помещении, радикально ей противопоказанном. Представьте, что на свежий рисунок пером с тонкими контурами и легкой растушевкой вылили стакан воды. Именно так, с пятнами и подтеками, отзвуками и гулом, звучит рояль и голос в сводчатом каменном Белом зале Мраморного дворца. Руководство музея, отреставрировав Танцевальный зал, явно поспешило назначить его концертным.