— Что вы считаете самой большой удачей сезона?
— Общее какое-то состояние труппы. Его удалось как-то стабилизировать, повысить рабочий уровень. Труппа дышит по-другому, появилась какая-то эмоциональность внутренняя, собранность, дисциплина.— Что вы считаете главной неудачей сезона?
— Какой интересный вопрос... Хотелось бы более ровных взаимоотношений с группой ведущих солистов. Чтобы было и юридически грамотно, и по-человечески приятно. Поскольку они имеют контракт с Большим, надо, чтобы выступления в Москве стали бы для них приоритетными. И чтобы это не вызывало каких-то нервных моментов.
— Чью работу в сезоне вы считаете самой яркой?
— Николая Цискаридзе и Илзе Лиепы в "Пиковой даме" — наконец-то появился эксклюзивный спектакль, сделанный на наших актеров. И мне нравятся все исполнители "Тщетной предосторожности" — хорошие, плотные работы.
— Что вы считаете самым перспективным из затеянного в этом году?
— Вот не разбрасываться. Идет такая очень спокойная работа. Есть четыре направления, которые постепенно выработались в процессе,— классика, западные шедевры хореографии, небольшое восстановление нашего наследия и создание новых спектаклей. Надо держать в хорошем состоянии академический репертуар. Дальше возобновления. Это не значит, что нужно возобновлять все, но такие этапные спектакли нашего развития, как "Легенда", необходимы. Кстати, в следующем сезоне вернемся к "Ромео и Джульетте" Леонида Лавровского.
— То есть основное направление музейное?
— Музейное, но надо оставлять какие-то дырочки для воспроизведения нового, без нового мы задохнемся. Так что третье направление — создание спектаклей эксклюзивных. Мы ведем переговоры со всеми хореографами, даем им даже темы, то есть пытаемся их заводить. Потому что, как правило, когда сталкиваешься с хореографами мирового класса, ну которые живут еще, они говорят: "У меня есть готовые спектакли, давайте что-то из этого".
— Вот вы и купились — будете ставить "Собор Парижской богоматери", которому без малого 40 лет.
— "Собор" ребята наши очень хотят. А Ролан Пети просто не нашел нового сюжета, хотя и искал. У меня есть точные сведения, что он впервые в своей жизни прочитал столько русской литературы. И он мне честно сказал: "Боря, я пока не созреваю". Но у нас есть договоренность с Джоном Ноймайером, ему тоже задача поставлена сделать для нас совершенно эксклюзивный спектакль. И он работает. Мы думаем, осенью он уже сможет приступать, 2004 года. Ну если живы будем. И четвертое: я работаю с молодыми ребятами. Учитывая, что у нас будет филиал, можно делать вечера малобюджетные — они ни к чему не обязывают. Мы можем открыть какое-то имя или лишний раз убедиться, что катастрофа. У Сережи Боброва уже есть определенные предложения. Иван Фадеев есть. Современную хореографию может показать и Никита Дмитриевский. И тогда у нас получится репертуар и для ребят, и для общего дела.
— Вы все время говорите — "ребята". А сами-то вы что хотите?
— И я тоже хочу. Я просто слушаю ребят, и это правильно, потому что у них есть потребности. Есть потребность в "Манон" — значит, я уже перегруппировываюсь и веду какие-то переговоры. Сейчас у меня есть желание отметить в 2004-м 200-летие Бурнонвиля и 100-летие Баланчина. Пройти эти даты нельзя такому крупному музыкальному театру, как мы.
— Что вы не можете изменить, как бы ни хотели?
— Черт его знает... Наполнить общую атмосферу той духовностью, которая была в "золотой век" Большого.