Сегодня исполняется 25 лет со дня смерти Владимира Набокова. С автором биографии "Набоков", заместитетелем главного редактора журнала "Иностранная литература", профессором РГГУ АЛЕКСЕЕМ ЗВЕРЕВЫМ беседует ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
— Спустя 25 лет видится ли Набоков великой фигурой ХХ века или все же попадает в ряд "вечных" авторов, как Шекспир и Сервантес?— Надо разделять сегодняшний взгляд на Набокова на Западе и в России. Для Запада это писатель, который бесспорно входит в набор классики модернизма. Но никакого особенного живого присутствия Набокова в литературе нет, нет ни полемики, ни апологетики. Это бесспорно каноническая, но не очень интересная для живой литературы фигура, как, скажем, Пруст или как, хотя он и жив, Роб-Грийе. В России совершенно наоборот, и связано это с поздним открытием. Это некритический взгляд. Возникла целая школа последователей, по сей день испытывающих неумеренный энтузиазм. Нужно снять налет рабского подражания по отношению к этой фигуре.
— Удалось ли вам сделать это в вашей новой книге?
— Я пытался смотреть на него как на живого человека с огромными художественными дарованиями, но и с очень специфическими свойствами характера, во многом объясняющимися судьбой этого поколения. Мне было интересно убедиться в том, что существуют две далеко не идентичные фигуры: Сирин и Набоков. Для меня, конечно, гораздо более притягателен Сирин.
— Набоковская аполитичность усиливает или ослабляет его позиции сейчас?
— Внутренне он был достаточно ангажированным человеком, просто умел четко провести грань между ангажированностью политической и собственно творчеством. Он понимал, что идеология и литература ни в коем случае не должны переплетаться. Это очень поучительный пример для сегодняшней литературы, ангажированной сверх меры.
— Работая над главами о последних годах жизни Набокова, сталкивались ли вы с новыми фактами? Создается образ пожилого писателя, тихо жившего в швейцарской гостинице, но ведь он то и дело переезжал с места на место?
— Для него дом оставался в Выре, поэтому при абсолютном комфорте, славе, благополучии его преследовало ощущение бездомности. Что касается новых материалов, то это к Дмитрию Владимировичу Набокову. Он хранитель архивов, куда допускает крайне выборочно. Архив, конечно, далеко не весь еще опубликован. Но ожидать каких-то сенсационных находок не следует, учитывая фантастическую активность западной набоковианы. Это давно уже целая индустрия. Все самое главное вычерпано, прежде всего Брайаном Бойдом.
— А каковы отношения у сына Набокова с нашими исследователями?
— У него были прочные связи с петербургским набоковским кругом, но, насколько мне известно, они, мягко говоря, осложнились. Сам я не пытался вступать с ним в прямые контакты, предпочел писать книгу по тем материалам, которыми располагал и которых немало.
— Вскоре должен выйти перевод книги американки Стейси Шифф "Вера". А в вашей биографии достаточно ли отражена роль супруги Набокова?
— Книгу "Вера" я читал в оригинале. Появление таких вещей — результат набоковского бума: при всех заслугах Веры Набоковой не следует слишком преувеличивать ее роль. Как переводчик Набокова она несостоятельна, это ни для кого не секрет. Она была действительно замечательной спутницей, надеждой и опорой — это и так известно.
— А как обстоят дела с союзом Набокова и кинематографа? Уже есть несколько "Лолит", не так давно появилась "Защита Лужина".
— Единственная экранизация, из тех, что я видел, заслуживающая серьезного внимания,— фильм Фассбиндера по "Отчаянию". Там сразу же показано, что это самостоятельная киноверсия. Переложения — дело безнадежное. Типичная история — работа самого Набокова над сценарием "Лолиты" для Кубрика и его ужас, когда он увидел фильм.
— А как бы посмотрел Набоков на то, что современные авторы продолжают ему подражать?
— Он был человеком слишком тщеславным, чтобы этому не обрадоваться.