Движение "Идущие вместе" обвинило писателя Владимира Сорокина в распространении порнографии (см. Ъ от 27 июля). Поводом послужили некоторые сцены из романа "Голубое сало". О том, как он намерен реагировать на судебный иск, ВЛАДИМИРА СОРОКИНА расспросила корреспондент Ъ ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
— Зачем вы на страницах своего романа заставили Сталина, Хрущева и Гитлера заниматься сексом друг с другом?— Половые акты достаточно описаны во многих романах, и их будут продолжать описывать. Наша жизнь состоит в том числе, и к счастью, и из половых актов. Для меня это не кульминация, а просто одна из сцен. У меня нет никакого уважения к этим политическим фигурам. К тому же в "Голубом сале" действуют не сами Сталин, Хрущев, Гитлер, а их клоны. Но и к оригиналам у меня нет никакой любви.
— После этих малоприятных выступлений снизите ли вы экспериментально-эротический градус ваших произведений?
— Я не собираюсь что-то учитывать после этих сомнительных выступлений. Если мы вспомним Достоевского, Гоголя, где на глазах отца пытают сына, а потом отец убивает другого,— это говорит о том, что хорошая литература должна быть крутой, не отставать от времени, не превращаться в заросшее тиной озеро. Посткомсомольцы, "идущие вместе", хотят, видимо, превратить культуру в такого кастрированного кота, жирного, тихого и уютного. Если они хотят такой литературы, пусть читают: у нас достаточно таких авторов полусонных. Я же писал, пишу и буду писать литературу крутую. В ней будет все, что есть в нашей жизни,— начиная от любви и кончая сексом и насилием.
— Раз уж речь зашла о порнографии, а вы таковую читаете? Где, по-вашему, граница между порнографией и крутой литературой?
— Такого рода книги широко продаются в магазинах, и мне странно, что никто не подает в суд на настоящих порнографов. Порнография — это конкретный жанр. Ее главная цель — вызвать эрекцию у читателя. Я такой цели никогда не ставил. Если у кого-то чтение, например, Мопассана, или Виктора Ерофеева, или меня вызывает эрекцию, это его личная проблема. Но это не свидетельствует о том, что это произведение — порнография. Это напоминает мне школьный анекдот о старшекласснике, пришедшем сдавать сперму на анализ. Врач для возбуждения дает ему роман Горького "Мать", тот говорит: "Ну, мать, давай!" В общем, это не моя проблема.
— Возможно ли, что, исчерпав все ресурсы откровенности, литература придет к "неовикторианской", возможно, даже ханжеской, сдержанности?
— Конечно, литература меняется, это живая река, движение которой меняет направление в зависимости от движения нашей цивилизации. Я могу сказать, что сейчас меня брутальность в литературе интересует меньше, чем десять лет назад. Достаточно сравнить последний "Лед" и "Голубое сало". У меня уже есть произведение без единого нецензурного слова, без единого полового акта — это роман "Роман". Возможно, я вернусь к этому опыту. Но это не значит, что я услышал призывы комсомольцев.
— Обратились ли вы уже к адвокатам?
— Я думаю, это не проблема. Пока нас не уведомили, что заведено уголовное дело, известно только о поданном иске.