концерт классика
В Мариинском театре продолжается фестиваль "Звезды белых ночей". Оркестр Мариинки под управлением Валерия Гергиева дал симфонический концерт из произведений Прокофьева и Берлиоза. БОРИСУ Ъ-ФИЛАНОВСКОМУ показалось, что худруку Мариинки пора прибегнуть к потусторонним силам.Особой идеи в программе не прослеживалось: Скифская сюита и первая картина "Войны и мира" Прокофьева плюс Фантастическая симфония Гектора Берлиоза. Валерий Гергиев любит модернизм и в очередной раз сыграл музыку, в свое время оцененную при появлении как издевательство над здравым смыслом.
Степенную музыку "Войны и мира" привлекли, видимо, чтобы оттенить молодежные безумства обоих авторов, а заодно дать певцам выгодно показаться в нетрудных партиях. Александр Мороз в роли князя Андрея Болконского наблюдает за Анной Нетребко и Златой Булычевой, то есть сестрами Наташей и Соней Ростовыми. И все поют про весну и пробуждение природы. Прокофьев явственно ликовал, сочиняя эти крупные лучистые песенки. И явственно, хоть и мягко, пародировал начальную сцену из "Евгения Онегина" с хрестоматийным дуэтом Татьяны и Ольги "Уж вечер". Композитор будто сдерживает легкую улыбку, но она то блеснет в "нелогичной" модуляции, то отзовется почти цитатой из Чайковского, то выглянет из оркестра каким-нибудь не тем тембром.
Вот эта "ткань существования" куда-то запропала. А явилась красивая, правильная и нежно-солидная советская оперная музыка. Практически идеально сыгранная и гладко спетая. Анна Нетребко, как всегда, выделялась юношеским темпераментом и чувственной свежестью и, как всегда, точностью и характерностью интонации. Александр Мороз и Злата Булычева первой картины "Войны и мира" отнюдь не испортили. Здесь им трудно было соперничать с примой, потому что Прокофьев одарил их вполне ординарными амплуа меццо-сопрано — наперсницы главной героини и некоего тенора, который по ходу действия (но не теперь) обязательно окажется лирико-драматическим.
Фрагмент "Войны и мира" исполнили, экономя душевные силы, как если бы впереди у музыкантов были три часа этой патриотической оперы. А вот Скифскую сюиту Прокофьева и Фантастическую симфонию Берлиоза сыграли весьма по-оперному. В двух совершенно разных сочинениях это и звучало противоположным образом. Скифская сюита прозвучала как балет для антрепризы Дягилева, где скачут прямыми ногами на пятках. Валерий Гергиев включил свой хтонический мотор, которым он и завоевывает публику, и не выключил его даже в единственной медленной части сюиты под названием "Ночь". Нечего и говорить о трех других частях — "Поклонение Велесу и Але", "Чужбог и пляска нечисти" и "Поход Лоллия и шествие Солнца". Дирижер будто бросал их под ноги невидимым танцорам, нагнетая языческую оркестровую массу. Получилась классическая симфония навыворот. Очень редко можно слышать, как звучат отвлеченные понятия. У Гергиева реально прозвучал классицизм молодого Прокофьева — в главенстве целого над оркестровыми деталями, в той победительной энергии, которой все темы едины, хоть бы и скифство с солярными радениями.
Чувствуя, что публика пришла в том числе и отдохнуть, дирижер ни разу не дал ей такой возможности: между частями он не опускал рук и тем самым пресекал аплодисменты довольных невежд. Это казалось естественным при исполнении сравнительно короткой, менее четверти часа, пьесы Прокофьева, но в часовой Фантастической симфонии напряженные паузы уже выглядели частью дирижерского замысла.
Opus magnum Берлиоза, эта первая в истории кислотная музыка, предстала не бесплотным опиумным видением благородного торчка, а жирным голографическим кошмаром едока ЛСД. Каждая деталь подавалась Гергиевым с максимально возможной выразительностью, поэтому возникало странное ощущение embarras de richesses, нехватки острых тембровых деталей из-за их избытка. Вкупе с сухой без отзвука акустикой Мариинского театра это, конечно, рождало душную атмосферу пограничного состояния, но несколько обесценивало душевную тонкость Берлиоза, его мощно-корявую оркестровку и трогательно неловкие гармонические ходы. Все недостатки первых четырех частей искупил грандиозный финал-шабаш. Эстетика черных чудес — несомненный конек Валерия Гергиева. Достаточно вспомнить злые сады Клингзора из "Парсифаля" или мышей "Щелкунчика". Говоря безо всякой иронии: Мариинскому театру следует заказать какому-нибудь выдающемуся композитору большой блестящий балет про ад. В гергиевском репертуаре музыка на подобную тему могла бы занять видное место.