В среду в штабе НБР на 2-й Фрунзенской улице четыре национал-большевика объявили голодовку в поддержку своего лидера Эдуарда Лимонова, который содержится в "Лефортове" и обвиняется в призывах к свержению государственной власти и приготовлениях к терроризму. Голодающие намерены добиться открытого судебного процесса над товарищем Лимоновым или умереть. Вместе с ними вчера голодала корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА.
В подвале темно. Прямо в лицо входящему смотрит с большого плаката дуло пистолета и некто похожий на Фантомаса. Дуло призывает: "Вставай, проклятьем заклейменный!" Высокий парень с бородкой ведет меня длинными запутанными ходами в глубь подвала. Со стен смотрят другие лица — на одной из листовок молодой человек, представленный как работник морга, призывает подумать о своем будущем.Коридор обрывается. Четыре раскладушки. Портрет Лимонова вполстены. Красная роза в бутылке. Девушка с оранжевыми волосами молча смотрит куда-то в стену. Навстречу мне с раскладушек встают два молодых человека. Один — в камуфляже. Оба кажутся очень маленькими по сравнению с человеком на стене за их спинами.
— Почему вы в камуфляже? — спрашиваю у парня.— Разве это здесь необходимо?
— Я журналист,— отвечает парень,— я только что из Абхазии приехал. Там все так ходят.
Парня зовут Роман Коршунов, он работает в редакции газеты "Лимонка" — той самой, материалами которой воспользовалось следствие, предъявив товарищу Лимонову обвинение в призывах к насильственному захвату власти и свержению конституционного строя. Роману 25 лет. Его товарищу Славе Дьяконову — 23. Пять из них он в партии. А девушке с оранжевой головой — 17.
— У Василисы позавчера был день рождения,— говорит Слава.— Ей подарили ящик минеральной воды.
У лимоновцев не сухая голодовка. Они пьют воду. Они думают, что так смогут продержаться долго. Эти трое требуют, чтобы суд над товарищем Лимоновым перенесли из Саратова в Москву и объявили процесс открытым. Они говорят, что в деле Эдуарда Лимонова нет никаких государственных тайн, что взятые следствием материалы из "Лимонки", выходящей десятитысячным тиражом, читала вся страна, а значит, нет оснований для ведения закрытого процесса. Если процесс будет закрытым, это будет означать, что у следствия нет никаких доказательств против лидера НБП. "Пусть Патрушев пообещает, что процесс будет открытым,--говорит Слава.— Тогда мы остановимся".
Я думаю о том, что генерал Патрушев не знает ни об этом подвале, ни о тех, кто в нем сидит. А если и знает, то все равно считаться с ультиматумами — это не по-генеральски. Роман, как будто читая мои мысли, говорит: "Мы заставим их считаться с нами, 17-го мы пойдем к Соловецкому камню и продолжим свою акцию там. К нам присоединятся другие члены партии, они тоже будут голодать. Нас много".
— А если вас все-таки не услышат?
— Тогда мы умрем, и в этом будут виноваты власти.
— Зачем вам это нужно?
— Вы думаете, мы хотим смерти? Не хотим. У нас выбора нет. Если они объявили террористом Лимонова, известного и уважаемого человека, то что будет с простыми людьми, которых никто не знает и до которых никому нет дела? — горячится Роман.— Так вообще можно всю страну пересажать.
— Лимонов неугоден, поэтому его хотят посадить,— говорит Слава.— У них ничего не было на него, поэтому они устроили эту провокацию: нашли в Саратове пацанов из НБП, предложили им оружие и тут же их задержали. А почему не задержали тех, кто продавал это оружие? Потому что это были эфэсбэшники! Они не стали делать этого в Москве, потому что здесь мы сильнее. Здесь никто никогда не назвал бы фамилию Лимонова. Поэтому они выбрали региональное отделение.
— Но эти парни из Саратова совершили преступление, они купили оружие! — возражаю я.— В том, что их задержали, нет ничего незаконного.
— Это просто пацаны, которым все интересно,— дружно спорят со мной лимоновцы.— Оружие — это для них как игрушка. Их спровоцировали, им предложили купить оружие. Любому гражданину можно предложить оружие, наркотики или еще что-то. И он купит, если поймет, что это дешево. Вот вам предложат — купите?
— Нет, не куплю.
В комнату заходит еще одна девушка, как будто мне знакомая. Она жадно пьет из бутылки боржоми и садится рядом с товарищами. Она — четвертая в этой группе.
— Мы должны это выдержать,— неожиданно говорит оранжевая Василиса и снова отворачивается к стене.
Я понимаю, почему она смотрит на стену. Я тоже туда смотрю. Человек на стене красивый. Если каждое утро смотреть на такое лицо, то в конце концов и стенной плакат превратится в икону.
— За что вы его любите? — спрашиваю у ребят. Ребята молчат. Только что вошедшая девушка по имени Арина удивленно смотрит на меня. Потом, волнуясь, говорит: "Да ведь он... он сверхчеловек! Он предельно честный, искренний. Он за других болеет. Если бы он был другой, то жил бы во Франции припеваючи и получал свои гонорары".
Я поняла, почему лицо девушки показалось мне знакомым. Я видела ее на процессе по делу Сергея Доренко; она в числе прочих "болельщиков" поддерживала господина Доренко как "политика XXI века, против которого развернули травлю". Потом, когда господина Доренко осудили условно, "болельщики" пили с ним шампанское у здания суда.
В комнату входит еще один человек. Это Александр Тишин, он теперь возглавляет НБР. Я спрашиваю, почему лимоновцы вообще решили, что процесс будет закрытым. "Это ясно уже сейчас,— говорит господин Тишин.— На деле гриф 'Совершенно секретно'. И когда рассматривалась кассационная жалоба Генпрокуратуры на решение Саратовского суда, отправившего дело Лимонова в Мосгорсуд, судья потребовал вывести всех журналистов из зала".
Я спросила у товарища Тишина, не боится ли он, что кто-то из голодающих умрет. Исполняющий обязанности лидера не успевает ответить, потому что лимоновцы возмущаются: "Мы взрослые люди, мы сами решаем, что делать!" Еще я спросила, присоединится ли товарищ Тишин к голодающим. Он ответил: "Посмотрим". И добавил, что надо думать о масштабной акции у Соловецкого камня, если ее не запретят власти.