Заочный спор между президентом Владимиром Путиным, настаивающим на "амбициозных" темпах экономического роста, и премьером Михаилом Касьяновым, заявившим, что "прорывов не будет", вызвал многочисленные комментарии как экономистов, так и политиков. Мы публикуем написанную для Ъ статью экономического советника президента АНДРЕЯ ИЛЛАРИОНОВА.
В чем сенсация?
Является ли сенсационным то, что темпы экономического роста оказались в центре внимания российского президента? Конечно, нет. Вспомним, о чем говорил президент в своих обращениях к Федеральному собранию. "России сегодня нужны более амбициозные цели. Более высокие темпы роста" — это в послании 2002 года. "Высокие темпы роста в течение только одного года — недостаточны... В конце прошлого года рост замедлился. Условия, обеспечивающие его устойчивость, так и не созданы" — это в 2001 году. "Цифры текущего экономического роста не должны успокаивать: мы по-прежнему продолжаем жить в условиях прогрессирующего экономического отставания... Экономический рост... находится на грани риска... сегодняшние экономические показатели выглядят оптимистично только на фоне вчерашних... Они весьма скромны по сравнению с другими странами, которые развиваются, и гораздо быстрее и гораздо устойчивее, чем мы" — это в 2000 году. Таким образом, ничего сенсационного ни в обращении президента к теме экономического роста, ни в его требовании более высоких темпов роста нет — это та тема, которая постоянно находится в центре внимания Владимира Путина.Еще за полгода до первого президентского послания — в конце декабря 1999 года — в интернете появилась статья тогда еще премьер-министра Путина "Россия на рубеже тысячелетий", не без оснований воспринятая как программная. В чем суть предлагавшейся стратегии? "Обеспечить преодоление... затянувшегося кризиса, создать предпосылки быстрого и устойчивого экономического и социального развития страны. Подчеркиваю, именно быстрого, поскольку сроки на раскачку стране не отпущены".
Далее следует знаменитый ныне пассаж "про Португалию": "Вот расчеты экспертов. Для того чтобы достичь душевого производства ВВП на уровне современных Португалии и Испании — стран, не относящихся к лидерам мировой экономики,— нам понадобится примерно 15 лет при темпах прироста ВВП не менее 8% в год. Если сумеем в течение этих же 15 лет выдерживать темпы прироста ВВП на уровне 10% в год, то достигнем нынешнего уровня душевого производства ВВП Великобритании или Франции".
Путин достаточно осторожен: "Предположим, расчеты экспертов не совсем точны, нынешнее экономическое отставание не столь велико, а потому преодолеть его мы сможем быстрее. Но все равно — это работа на многие годы. Поэтому браться за формирование и осуществление долгосрочной стратегии следует как можно быстрее".
Но Путин уже определился с инструментарием, с помощью которого можно добиться обозначенных целей: "Первый шаг в этом направлении сделан... Начал работу Центр стратегических разработок (ЦСР). Он призван объединить лучшие интеллектуальные силы нашей страны для подготовки рекомендаций, предложений, проектов... направленных на разработку как самой стратегии, так и наиболее эффективных путей решения задач, которые будут возникать в ходе ее реализации".
Как известно, ЦСР такую стратегию подготовил. Созданная под руководством Германа Грефа программа о своих целях заявила недвусмысленно: "Россия все еще обладает потенциалом ускоренного развития... Все факторы создают позитивные предпосылки для обновления страны. Главная задача заключается в том, чтобы ускорить этот процесс... Необходимо предотвратить дальнейшее увеличение разрыва между Россией и развитыми странами... восстановить и упрочить позиции России как одной из стран мирового развития... Единственным способом сократить образовавшийся разрыв между Россией и наиболее развитыми странами, создать базу для повышения уровня жизни граждан является экономический рост, устойчиво опережающий рост мировой экономики... Реализация программы должна обеспечить темпы роста ВВП на 5,2% в год в среднем на протяжении десятилетнего периода. Это позволит увеличить объем ВВП на 70% к 2010 году (в сравнении с 1999 годом). В отдельные годы рост может ускоряться до 8-10%, в этом случае увеличение объема ВВП может быть большим".
Происхождение объявленных цифр руководитель ЦСР прокомментировал в интервью "Коммерсанту" (22.03.2000): "Откуда у нас эти 10%? Ну, во-первых, цифра 10% — круглая, всем нравится, и она родилась, я думаю, в Китае. Китай в течение 20 лет давал 10% роста. Исторически дружественный нам народ, большие размеры, коммунистическая партия — ментальность похожа. Это раз. Во-вторых, это та задача, которая перед нами стоит. И если есть задача, и ее надо решить к какому-то сроку,— это и есть вопрос о темпах реформ".
Как известно, "Программа Грефа" легла в основу Плана действий правительства на 2000-2001 годы, утвержденного в июле 2000 года, и Программы социально-экономического развития России на среднесрочную перспективу (2002-2004 годы), одобренной в июле 2001 года. Таким образом, два года тому назад были четко сформулированы как цель экономической политики на ближайшее десятилетие — ускоренный экономический рост, так и средство ее достижения — программа реформ. Два года тому назад и то и другое было взято исполнительной властью на вооружение. По сути дела, эта позиция стала программой кандидата в президенты. Неудивительно поэтому, что Владимир Путин, предельно ответственно относящийся к своему слову, просто не может не следить за тем, как исполняется его де-факто предвыборная программа.
Собственно во многом именно под ее осуществление в мае 2000 года и было сформировано российское правительство, в которое вошел и ряд разработчиков "программы Грефа". Правительство, в официальных документах которого сформулированные два года назад цели и средства их достижения до недавнего времени сомнению не подвергались.
Появление прогнозных темпов роста, более низких по сравнению с ранее планировавшимися, означало фактическую попытку пересмотра официально принятой программы. Той самой, с которой президент был избран на свой пост, за которую проголосовали миллионы избирателей, для осуществления которой два года тому назад было сформировано нынешнее правительство.
Поэтому-то, если и была сенсация, то не в том, что президент "внезапно" обратил внимание на темпы роста. А в том, почему ему пришлось высказаться, да еще и неоднократно.
Возможны ли корректировки?
Однако, может быть, для корректировок прогнозов есть серьезные основания? Может быть, за последние два года ситуация изменилась настолько, что прежние прогнозы устарели и сегодня их надо корректировать? Может быть. Сама по себе корректировка прогнозов и программ не только не является невозможной. Она абсолютно необходима — когда меняются условия, факторы, используемые инструменты. Но для внесения поправок необходимо объяснить, что изменилось.Необходимо ответить на ряд вопросов. За два года осуществления "программы Грефа" мы догнали Португалию? Или теперь для достижения уровня развитых стран нам достаточно более низких темпов роста в течение более короткого периода? Или сама провозглашенная цель — обеспечение ускоренного роста российской экономики — теперь неверна? Или средства ее достижения выбраны неправильно? Или риски осуществления принятой программы неприемлемо высоки?
Ни на один из этих вопросов ответов представлено не было. Существуют ли они?
Сколько нужно?
Ответ на вопрос о том, какие темпы роста нам нужны, зависит от желаемого уровня развития страны, а также сроков, в течение которых его предполагается достичь. Скажем, для восстановления объема ВВП уровня 1989 года к 2013 году нам достаточно роста экономики на 3,6% ежегодно (пессимистический прогноз МЭРТ от 14 марта — см. табл. 1). Для выхода на те же параметры к 2010 году — потребуются темпы роста по 4,9% в год (оптимистический прогноз МЭРТ от 20 мая).При сравнения России с другими странами необходимо вводить третий фактор — темпы роста этих стран. Так, в течение трех последних десятилетий экономика России росла медленнее, чем ВВП мира в целом, развивающихся страны, стран Азии (табл. 2). Конечно, это результат прежде всего российского кризиса прошлого десятилетия. Но даже в 1999-2001 годы — лучшие для нас годы последней трети века — мы продолжали увеличивать наше отставание от Китая и еще 16 стран мира. Замедление роста российской экономики в прошлом году привело к тому, что нас стали опережать уже 40 стран. В этом году их станет больше.
Если предположить, что в предстоящие годы темпы экономического роста других стран будут равны их же значениям последних трех десятилетий, то тогда критериями для России выступают темпы прироста ВВП на 3,6% в год (мир в целом), 5,0% в год (развивающиеся страны), 6,5% в год (азиатские страны), 8,5% в год (Китай), 10,4% в год (Ботсвана). Если же ориентироваться на темпы экономического роста последнего десятилетия, то критерии, как правило, будут выше — 3,2% (мир), 5,4% (развивающиеся страны), 7,4% (Азия), 9,8% (Китай), 22,9% (Экваториальная Гвинея). Выбор целевых ориентиров за нами — в зависимости от наших амбиций. От уровня уважения к самим себе.
По данным табл. 1 видно, что все варианты прогноза, предложенные МЭРТ и в марте и мае этого года (от 3,6% до 4,9%), предлагают темпы роста ниже темпов роста развивающихся стран. А также стран Азии, Китая, не говоря уже о лидерах мирового экономического роста. Строго говоря, осуществление любого из этих вариантов означает гарантию отставания России от большей части современного мира.
Ни один из этих сценариев не предусматривает восстановления в течение ближайших 50 лет той доли в мировой экономике, которую Россия занимала в 1989 году и тем более в 1961 году (наивысший показатель послевоенного времени). Недостижение тех или иных рубежей в течение полувека означает фактическое согласие с тем, что они не будут достигнуты никогда.
Согласно предложенным сценариям, восстановление российского душевого ВВП до уровня среднемирового может быть осуществлено лишь к 2012-2017 годам. В то же время уровень Португалии, принимаемый за нижнюю границу развитых стран, в ближайшие полвека остается недостижимым. Только в случае осуществления первоначальной версии "программы Грефа" эта перспектива появляется, да и то лишь к 2046 году (граф. 1).
С другой стороны, гораздо более близкой и более вероятной выглядит перспектива сближения с нашим великим южным соседом. Теперь Китай превзойдет Россию уже не только по абсолютным размерам экономики (это случилось двадцать лет назад), но и по показателю ВВП на душу населения. По пессимистическому сценарию МЭРТ это произойдет в 2010 году, а по оптимистическому — в 2015 году.
Как бы это ни показалось странным, но темпы роста в соответствии с обоими оптимистическими сценариями (и марта, и мая) тем не менее оказались ниже темпов, фактически достигнутых российской экономикой в 1999-2001 годах (6,5%), т. е. ниже темпов роста по инерционному сценарию. На фоне таких сценариев осуществление инерционного варианта оказывается даже более предпочтительным. По крайней мере, тогда появляется шанс догнать Португалию — хотя и через 30 лет. И только этот сценарий дает некоторый шанс на сохранение (по крайней мере, на некоторое время) небольшого отрыва от Китая по душевым показателям развития и благосостояния. К сожалению, ни этого сценария, ни даже варианта темпов роста в соответствии с "программой Грефа" нет среди нынешних предложений МЭРТ.
В разных странах строят разные планы. Китай, например, поставил задачу удваивать свой ВВП каждое десятилетие. И эту задачу он выполняет — за последнюю четверть века масштабы китайской экономики возросли в девять раз. (Россия за это время сократила производство на 14%). На 6% и более ежегодно растут экономики Экваториальной Гвинеи и Ирландии, Чили и Мьянмы, Мозамбика и Сингапура, Мальдивов и Вьетнама, Малайзии и Катара, Уганды и Ливана. Африканские государства объединились в разработке плана экономического развития (НЕПАД), предусматривающего рост ВВП континента на 7% ежегодно в течение 15 лет.
Судя по всему, это африканцам нужен быстрый экономический рост. Китайцам. Ирландцам. Чилийцам. Малайзийцам. Сингапурцам. Не нам. Нам, судя по предложенным сценариям, высокие темпы роста не нужны.
Почему? Потому что это "волюнтаризм хрущевских времен". Потому что это невозможно.
Сколько можно?
Можно оглядеться вокруг и посмотреть, как росли экономики стран современного мира. Девять стран в течение 30 лет подряд имели темпы прироста ВВП, превышавшие 6,5% — наш показатель последнего трехлетия (табл. 3). Такие темпы роста в течение каждого из послевоенных десятилетий демонстрировали от 13 до 42 стран — за последние полвека всего 130 случаев из 940 наблюдений. Среди лидеров роста есть страны большие и маленькие, богатые и бедные, развитые и не очень, северные и южные, аграрные и индустриальные, имеющие выход к морям и океанам и не имеющие, расположенные в горах и на равнинах. Что мешает России повторить то, что делали и делают другие страны?Можно посмотреть на опыт стран с переходной экономикой (табл. 4). Российская экономика действительно выросла за последние годы. Однако по кумулятивному приросту ВВП с момента прекращения спада нас опережают 18 стран, причем некоторые — втрое-вчетверо. Мы не можем делать то, что сделали и делают они?
По темпам роста среди 12 стран СНГ еще в 1999 году мы занимали 3-е место, в 2000 году — 4-е, в 2001 году — 8-е, а в I квартале нынешнего года — уже 10-е). Нам не дано расти в принципе или именно сейчас? И если так, то почему?
Иногда сравнения России с другими странами называют не вполне корректными. Но есть страна, исторически, демографически, структурно очень похожая на Россию. Это Казахстан. Хотя объективности ради следует признать: по любым традиционно сравниваемым параметрам условия в Казахстане объективно хуже, чем в России. Тем не менее в 2000 году казахстанский ВВП возрос на 9,8%, в 2001 году — на 13,2%, в I квартале 2002 году — на 10,7%, за три года в среднем будет около 11%. Что не позволяет России расти такими же темпами, как Казахстан?
Можно взглянуть и на историю самой России. Предмет нашей гордости — темпы роста последнего трехлетия — находятся лишь на 8-м месте среди периодов быстрого экономического роста с 1886 года по 2001 году. Бывали времена, когда в течение трех-семи лет подряд ВВП рос на 7, 9, 11, 13, даже на 19% ежегодно. Мы не можем повторить то, что уже неоднократно делали сами?
Можно заметить, что тогдашний рост — дела давно минувших дней и что у сегодняшней российской экономики есть серьезные отличия от той, какой она была в прошлом веке. Можно. Но ВВП какой страны не 70 и не 50 лет тому назад, а в 2000 году вырос на 9%? В какой стране продукция промышленности увеличилась почти на 12%, машиностроения — на 16%, медицинской промышленности — на 19%, легкой промышленности — на 22%? Кому удалось увеличить физический объем экспорта товаров на 41%, в том числе машин и оборудования — почти на 16%? Все это произошло в России. На наших с вами глазах. При непосредственном участии миллионов наших граждан. И что же, выходит, еще вчера мы это могли сделать, а сегодня уже нет, все валится из рук?
Так вот и получается: расти быстро нужно, расти быстро можно. Но не растем. И не велят. Почему?
Почему нельзя?
Возможно, самым удивительным в нынешней дискуссии о темпах роста следует считать появление многочисленных утверждений о том, что быстро нам расти нельзя. Что не нужно. Опасно. Рискованно.Это можно было бы еще понять, если Россия была бы богатой, уровень благосостояния ее граждан — высоким, смертность — низкой. Если показатели качества жизни были бы сопоставимыми с европейскими, японскими, канадскими.
Но нет. Это весь остальной мир бьется над тем, как обеспечить быстрый и устойчивый экономический рост. Это Европа, Япония, США выжимают каждую десятую долю процента из потенциального роста ВВП. Это в США полтора года шла титаническая борьба властей против наступавшей рецессии. Это в США проведено впечатляющее снижение налогов. Это в США Федеральная резервная система пошла на беспрецедентные меры, 11 раз подряд снижая процентные ставки и сделав-таки казалось бы невозможное — вытащив экономику из пике. Из кризиса, которого, в том числе и благодаря принятым мерам, похоже, так и "не произошло". Это в США после двух лет негативной динамики большинства экономических индикаторов публикация данных о рекордном росте в I квартале 2002 года ВВП на 5,6% и производительности труда на 8,6% была воспринята чуть ли не с разочарованием — рынки ожидали большего. Но это — в далеких США.
У нас, конечно, все по-иному. Что из того, говорят, что последнее десятилетие страна провела в беспрецедентном по глубине и длительности кризисе, а до этого четверть века — в стагнации? Что она отстала, слаба и бедна? Что, мол, из того, что миллионы людей не могут позволить себе приобретения подчас жизненно необходимых товаров и услуг? Что продолжительность жизни — катастрофично низка? Что талантливая и предприимчивая молодежь уезжает? Что из того, что экономика третий год подряд замедляет ход, а последние два квартала не растет? Что из того, что промышленное производство последние полгода снижается, а продукция машиностроения, например, сократилась на 9% к прошлому октябрю?
Но на все эти вопросы мы получаем успокоительное: "Россия находится в стадии стабильного экономического роста. В ней наблюдается очень сбалансированная макроэкономическая ситуация". И быстрого роста нам не надо. Обойдемся без него. В обоснование, почему не нужен рост, выдвинут ряд мифов.
"Потому что не надо паниковать по поводу затухающих темпов роста". То есть Соединенным Штатам беспокоиться надо, Европе — надо, Японии — надо, Китаю (по поводу снижения темпов роста с 10 до 7%) — надо. А России — не надо. Падению темпов надо, по-видимому, радоваться.
"Потому что, если правительство будет прогнозировать более высокие, чем сейчас, темпы экономического роста, это может привести к очередному кризису, подобному дефолту 1998 года". То есть если правительство будет прогнозировать более низкие, чем сейчас, темпы, это что, приведет к подъему?
"Потому что основной причиной низких (до 4%) прогнозов экономического роста является то, что, если правительство заложит более высокие проценты, а в результате темпы роста будут ниже, это будет гораздо хуже для страны... Поэтому, прогнозируя низкие темпы роста и получая в результате более успешный экономический рост, мы спасаем себя от такого риска". То есть если сильно искажать информацию, то стране от этого станет "гораздо лучше", а авторы таких прогнозов "спасут себя от риска".
"Потому что планирование бюджетной политики, исходя из более высоких темпов экономического роста, рискованно и опасно". Это надо понимать так, что самым безопасным и легким планирование бюджетной политики в России было в 1992-1994 годах, а самым рискованным и опасным — в 1999-2001 годах. Вообще логика, в соответствии с которой рост бюджетных расходов увязывается с экономическим ростом, является глубоко неверной. Рост экономики действительно создает финансовые ресурсы. Но из этого вовсе не следует, что они обязательно должны быть отобраны у частного сектора для траты их в государственном.
"Потому что стимулировать рост можно только за счет бюджетного дефицита, привлечения новых внешних займов, перераспределения финансовых средств из одних секторов экономики в другие, а это будет насилием над экономикой". Во всем мире, как, впрочем, и в России (например, во время "валютного коридора"), с помощью таких инструментов экономику уничтожают. А стимулируют ее прямо противоположными средствами: сокращением государственных расходов, выплатой внешних долгов, снижением доли ресурсов, перераспределяемых государством.
"Потому что нужны инвестиции. Для того чтобы обеспечить рост в 10-15%, необходимы массированные инвестиции. Прирост иностранных инвестиций должен составлять $7-8 млрд ежегодно. Прирост инвестиций в $3 млрд — это максимум возможного, что не дает нам оснований быть более амбициозными". Массированный приток внешних ресурсов делает представителей власти не более амбициозными, а более ленивыми и коррумпированными. Размеры инвестиций вообще и иностранных инвестиций в частности сами по себе никогда не являлись и не являются гарантией роста. Сокращение огромного объема неэффективных инвестиций в 1990-е годы стало одним из важнейших факторов возобновления в России экономического роста. Хотя Аргентина, Мексика, Венесуэла получали ежегодно миллиарды долларов иностранных инвестиций (в процентах к ВВП — втрое-вчетверо больше, чем сегодняшняя Россия), это не спасло их от кризисов и спадов, вызванных ошибочной макроэкономической политикой. С другой стороны, Тайвань получал иностранных инвестиций — и в абсолютном выражении и относительно ВВП — меньше, чем Россия, много меньше, чем латиноамериканские страны. Но это не помешало ему стать мировым рекордсменом по темпам экономического роста.
"Потому что нам нужен эффективный инвестиционный тип экономического роста. Нужен экономический рост, опирающийся на факторы внутреннего спроса". А если рост будет без инвестиций и внутреннего спроса, но зато со спросом внешним, например, со стороны США или Западной Европы на продукцию российского хай-тека? Нам, что, от такого роста отказываться?
"Потому что структура российской экономики осталась старой, и она не позволяет достичь высоких темпов роста". А в 1999-2000 годах, когда российская экономика росла высокими темпами, ее структура была новой? А структура казахстанской экономики тоже новая? А китайской? А мозамбикской?
"Потому что темпы хорошо, а реформы лучше. Потому что правительство занято проведением структурных реформ, которые не могут проходить параллельно с высокими темпами экономического роста". Противопоставление темпов роста и реформ нелепо. Структурные реформы для того и проводятся, чтобы обеспечить быстрый рост. Если же проводятся реформы, в результате которых экономика не растет, производство снижается, а уровень жизни падает, то это верный признак того, что проводятся не те реформы. А те, что необходимы, не проводятся. Реформы сами по себе на хлеб не намажешь. Утверждение, будто за реформы надо платить, является ложным. Платить приходится за популизм, за интервенционизм, за коррупцию. За неэффективность государственных чиновников. За неграмотность принимаемых решений. За воровство. Если за реформу надо платить, это значит, что под ее названием предлагается нечто совсем другое. Настоящие либеральные реформы, освобождающие экономические ресурсы и энергию людей, несовместимы с падением темпов роста. Там, где они проводятся, темпы экономического роста возрастают. Несовместимыми с ростом являются "реформы" интервенционистские, протекционистские, социалистические.
В чем разногласия?
Очевидно, в характере фактически осуществляемых реформ и заключается ответ на вопрос, почему у нас не получается быстрого роста. Интервенционистские структурные реформы увеличивают размеры нерыночного сектора — за счет роста налогообложения, увеличения бюджетных расходов, повышения тарифов, расширения монопольного сектора, усиления государственного регулирования. В результате растет уровень национальных издержек, повышается реальный курс рубля, снижается конкурентоспособность национальной экономики, падают ее темпы роста.Суть либеральных структурных реформ заключается в противоположном — в уменьшении нерыночного сектора в экономике: за счет сокращения налогов, государственных расходов, бюрократического регулирования, монопольного сектора, в насмешку над здравым смыслом и карманом потребителя именуемого "естественным". В результате таких реформ в экономике увеличивается доля ресурсов, распределяемых рыночными методами, снижается совокупный уровень национальных издержек, повышается конкурентоспособность российских компаний, растут объемы производства и уровень жизни населения.
Не случайно, что самое ожесточенное сопротивление партия консервации, отсталости и низкого роста оказывает либеральным структурным реформам по их ключевым направлениям — сокращению непроцентных бюджетных расходов, формированию стабилизационного фонда, реформированию так называемых естественных монополий и контролю за их деятельностью, налогообложению и учету деятельности малого бизнеса, дебюрократизации. Сторонники этой партии хорошо понимают, что успех настоящих реформ — это их личное поражение. И именно поэтому они выступают против высоких темпов роста. Потому что амбициозные темпы роста — это амбициозные реформы, это реформы, нацеленные на радикальное сокращение размеров, а в конечном счете и на ликвидацию административной ренты. Ренты, получаемой от эксплуатации монопольных позиций в государственном аппарате и государственно регулируемых компаниях.
Нынешнюю дискуссию о темпах экономического роста иногда пытаются представить как спор "усталых реалистов-прагматиков" с "романтическими теоретиками-идеалистами". В этом есть доля правды. Так называемые прагматики весьма похожим образом пытались убедить страну, что невозможно либерализовать цены, дерегулировать внешнюю торговлю, унифицировать валютный курс, снизить инфляцию ниже 10% в месяц, ликвидировать бюджетный дефицит, отказаться от займов МВФ, уничтожить "валютный коридор", сокращать государственные расходы, иметь плоскую шкалу подоходного налога, погашать внешние долги с опережением графика, отказаться от продажи валютной выручки, не повышать тарифы на электроэнергию. Жизнь — дама, как известно, весьма прагматичная — расставила все по своим местам. "Прагматики" всегда пытались объяснять, почему мы не можем жить по-человечески,— по крайней мере, так, как живут люди в других странах. Сегодня они пытаются убедить нас, почему мы должны жить хуже.