перемещенные лица
Вчера на совещании в Грозном было решено в кратчайшие сроки вернуть всех чеченских беженцев в республику. Однако большинство чеченцев, вернувшихся домой, об этом уже пожалели. Об этом они рассказали корреспонденту Ъ ОЛЬГЕ Ъ-АЛЛЕНОВОЙ, побывавшей в первом заселенном пункте временного размещения (ПВР).По дороге в ПВР я просмотрела бумаги, данные мне в чеченском правительстве. Там рассказывалось о 25 сборно-щитовых домах, которые "сейчас устанавливают в Грозном для семей, потерявших жилье". Этой новинкой уже месяц гордятся в правительстве и администрации Чечни. Правда, новые дома никто пока не видел.
— Давайте по пути посмотрим эти дома,— попросила я Магомеда Гидизова, председателя комитета по делам вынужденных переселенцев.
— Так их никто пока не собирает,— растерялся Магомед.— Я вообще не знаю, где их будут ставить.— Подумав, Магомед неожиданно разозлился: — Слушайте, треть жилого фонда полностью разрушена, и никто пока не собирается ее восстанавливать! Эти 25 домов, даже если и поставят,— что они решат? Пока не будет нормального финансирования, никто не поверит в то, что здесь мир налаживается. 10 тысяч человек не получили компенсации еще с первой войны, а сколько тысяч пострадавших в этой не получат этих денег? Есть даже комитет по компенсациям, там люди работают, да только компенсаций ведь не будет, это уже известно. Решили, что вместо компенсаций будет жилье. И где оно, скажите, пожалуйста? Тем, кто в палатках, если что-то и светит, то пункт временного размещения, то есть общежитие. Но я точно знаю, что очень много людей так и останется в палатках.
— Почему? Разве в палатках лучше, чем в общежитии? — удивилась я.
— А вы у беженцев спросите,— посоветовал Магомед.
Пунктом временного размещения оказалось отремонтированное пятиэтажное здание на улице Маяковского. Обнесенное металлическим забором, оно было совсем не похожим на соседние пятиэтажки с дырами в стенах и покосившимися окнами. Двое охранников у ворот ПВР не стали проверять наши документы, махнув рукой в сторону двора: "Там Насредин, к нему идите".
— А что вы хотите увидеть? — спросил комендант общежития Насредин Саидов.— Люди уставшие, есть даже озлобленные. Они ведь все потеряли: родственников, дома, работу. Многие так и не поняли, что с общежитием им все-таки повезло.
— Да вы не его слушайте,— обратилась ко мне бойкая женщина,— вы людей послушайте, пойдем, я все покажу.
Оказалось, что женщину зовут Зайна Сабирова, она из Ленинского района Грозного. Ее квартира почти полностью разрушена, так как на пятиэтажку упала бомба. Два с половиной года Зайна с мужем и детьми прожила в палаточном городке в селе Знаменское, а в апреле перебралась в Грозный.
— Тут все из Знаменки,— рассказывает Зайна, поднимаясь на второй этаж.— К нам из правительства приезжали, сказали: "Сначала вас вернем в Грозный, а потом уже тех, кто в Ингушетии". Мы обрадовались: наконец-то хоть что-то нам перепало, а то вся гуманитарка в Ингушетию шла, как будто там больше нуждались, чем здесь. А оказалось, что мы опять в дураках остались. Вот здесь Фатима живет, смотрите сами.
Дверь открывает молодая женщина. Зайна объясняет ей, в чем дело, и мы входим. Небольшая светлая комната с двумя железными кроватями, столом и телевизором. На столе — накрытые полотенцем остатки хлеба. На кроватях играют дети, их четверо.
— Вот только сесть негде,— Фатима виновато улыбается.— Детей на пол не пускаю, холодно очень.
— Лучше здесь, чем в палатках? — спрашиваю у Фатимы.
— Лучше,— говорит она.— Только там тепло было, а здесь всегда холодно. У меня всю весну дети болели.
— Нам перед отъездом из Знаменского обещали, что здесь все будет — и тепло, и вода,— поясняет Зайна.— А оказалось, что отопление здесь и не собирались включать. А какой холод от промерзших стен, знаете? Дом ведь несколько лет не отапливался.
— А ты расскажи, где вы тут умещаетесь все,— дергает Фатиму за рукав маленькая женщина по имени Ася.
Фатима снова смущенно улыбается:
— Да так, в тесноте да не в обиде. Мы с мужем на полу спим, детей по двое на кровати кладу.
— Она уже несколько раз тяжело болела,— перебивает какая-то женщина. Женщин в комнате у Фатимы становится все больше. Комендант Насредин Саидов с трудом пробивается ко мне.
— Тепла не было, потому что коммуникации разрушены, воду в батареи закачать не смогли,— объясняет он.— Весь Грозный так живет, что же делать.
— Нам в Знаменском этого не объясняли,— кричат женщины.— Нам обещали все условия, мы потому и поехали, пересилили даже страх перед зачистками!
— Пойдемте дальше,— зовет Зайна. Женщины дружно устремляются за нами.— Вот пищеблок,— продолжает наш гид, показывая маленькое светлое помещение с четырьмя газовыми плитами.— А там вон душевые и туалет. Ими, правда, никто ни разу не пользовался.
В душевых темно и пахнет плесенью.
— Канализация в городе не работает,— снова вмешивается комендант,— в подвале полно воды, здесь дома-то на болотах стоят, так даже эту воду откачать нет возможности! А вам душевые подавай!
— А старикам, между прочим, с верхних этажей приходится спускаться, чтобы на улицу в туалет попасть,— говорит Зайна.— Ночью то и дело охранники двери открывают.
— Кто вас охраняет? — спрашиваю у Насредина.
— Отдел вневедомственной охраны,— говорит комендант.— Они нам семь человек выделили, вот по двое в сутки они и дежурят.
— Во всех ПВР есть охрана?
— Во всех, во всех,— говорит Зайна.— А почему, знаете? В Аргуне в ПВР вселили людей, а на следующий день их взорвали. Вот и мы боимся. И вообще каждый день боимся — из комнаты выйти, через пост пройти, ребенка в школу отправить...
— Это правда,— признается комендант.— Люди боятся. Но в Грозном все боятся.
Мы выходим во двор. Часть его занимает огромная оранжевая подушка; в ней чешская гуманитарная организация привозит беженцам питьевую воду. Впрочем, кроме воды, ничего больше не привозит. Как я поняла, снижение активности гуманитарных организаций — главная причина недовольства беженцев своим переселением.
— Раньше в Знаменском нам помогали пять-шесть организаций,— перебивая друг друга, говорят женщины о наболевшем.— А теперь только одна, от Совета федерации. Еду дают на 15 рублей в сутки на человека.
— А хлеб какой нам дают, вы видели? — одна из женщин дала мне в руки светло-коричневую корочку с серой скользкой мякотью.— Он к зубам липнет и пахнет гнилью! Этот хлеб входит в те несчастные 15 рублей! И они хотят, чтобы мы этот хлеб ели! А мы не едим, мы сами печь стали из той муки, что нам дают.
— 15 рублей в сутки, а в месяц получается 450, а на семью из пяти человек больше 2 тысяч выходит,— говорит Насредин.— Продукты дают раз в месяц на эту сумму. Что, плохие деньги? Не у всех в России такой доход...
Но женщины с Насредином не согласны. Они говорят, что если бы не война, их доход был бы больше, чем 2 тысячи в месяц на семью, их дети не ходили бы в обносках и не читали впятером один учебник, и вообще, не спали бы они всей семьей в одной комнате. Никто не знает, что такое для женщины-чеченки переодеться в одной комнате со спящими сыновьями.
Во дворе на солнце греются старики. Женщины стирают в тазах белье. Мальчишки играют в волейбол.
— Это правда, что к нам подселять будут? — спрашивает меня молчавшая до сих пор молодая чеченка Лариса.— Говорят, скоро всех беженцев из Знаменки и Ингушетии сюда переведут... Неужели правда?
Я отвечаю Ларисе, что не знаю.
— Да я назад в Знаменское вернусь,— распаляется Зайна.— И так один на другом здесь живем, еще нам чужих не хватало!
— Но это не чужие, это такие же, как вы,— возражаю я.
— Пусть правительство их и размещает,— не унимаются женщины.— Нас вообще расселять надо!
Комендант укоризненно качает головой. Он говорит, что нельзя расселять, потому что есть постановление, по которому на человека полагается чуть более трех метров. А детям до семи лет метры вообще не положены.
— Это же пункт временного размещения! — объясняет Насредин.— Это значит, что мы здесь временно! В Серноводске вообще в комнатах кровати в два яруса стоят — и ничего...
— Никакое не временное! — кричат женщины.— Это нам на всю жизнь дали! Кому-то жилье, может, и поправят, только это не для нас! Тут у всех стопроцентно разрушенные квартиры и дома, нам возвращаться некуда. Если бы хоть стены остались, так ушли бы в эти стены!
Провожать нас вышли всем общежитием. Я еще раз оглянулась на добротный кирпичный дом, приютивший людей из грязных, сырых палаток.
— Нас обманули,— на прощанье сказала Зайна.— Я уже в Знаменку ездила, так и сказала: будут обещать золотые горы — не верьте.