В четверг в Москве пройдут похороны исполнительного директора «Роскосмоса» Владимира Евдокимова, убитого 18 марта в московском СИЗО №5. Журналист Виктор Лошак — о необсуждаемых причинах трагедии.
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ
Дело, по которому был арестован Владимир Евдокимов, довольно известное — вменяемое ему и его коллегам по авиационной промышленности преступление было совершенно без малого десять лет назад. Речь идет о подмене, по мнению следствия, одних деталей — дорогих, другими — более дешевыми. Разница в цене, как считают в Следственном комитете, и есть сумма хищения.
Ни один из тех, кому предъявлено это обвинение, его не признает. В том числе не признавал и Владимир Евдокимов, давно перешедший из авиационной отрасли в космическую. Ни в коем случае я не хотел бы здесь выяснять, кто прав: защита или обвинение. Но вот что можно констатировать точно: злополучный Басманный суд арестовал Евдокимова 1 декабря и до самой смерти — 108 дней — он находился в следственном изоляторе, последний месяц — в камере на 12 заключенных.
Какова была необходимость мучать самим помещением в тюрьму человека 56 лет, доктора технических наук, с безусловно положительной характеристикой — настолько положительной, что «Роскосмос» не увольнял его до самого дня смерти; отца семерых детей — «Ъ» писал, что отвлекался он от тюремной жизни написанием сказок для младших; руководителя, которому в вопросах качества и надежности подчинялись 240 тысяч работающих в корпорации людей? Почему суд не избрал такому человеку домашний арест или подписку о невыезде? Ведь топ-менеджер не собирался никого убивать, насиловать или, не дай бог, организовывать заговор. Для кого же тогда вообще домашний арест и подписка, как не для таких людей? Если подобных Евдокимову сажать уже во время следствия, то и нечего жаловаться на переполненные СИЗО, где только в Москве на 2,5 тыс. обитателей больше, чем вмещается по норме.
Я хотел бы сказать: возможно, убийц — или убийцу — Евдокимова найдут, но суд, отправивший такого человека на все время долгого следствия в тюрьму, вполне может выглядеть — во всяком случае, в общественном мнении — не посторонним случившемуся.
В этом мнении суд – это не место состязания обвиняющих с защищающими, а просто одна из деталей карательной машины.
И в этом мало удивительного, потому что именно люди, занимающиеся обвинением, — прокуроры и следователи, а также сотрудники судебных аппаратов, не наученные по-другому, — и есть тот кадровый резерв, откуда вербуется львиная доля судей. Об этом говорит проведенное петербургскими учеными исследование людей этой профессии.
Недавно я беседовал с одним из руководителей комитета по проведению 100-летия со дня событий 1917 года. На вопрос о наследии той революции, он ответил: главное – это насилие как основной государственный инструмент. Мы живем в стране, которую вот уже четверть века можно не считать наследницей идей большевиков, но от многих их взглядов и инструментов мы до сих пор не избавлены.