театр гастроли
Третьим спектаклем, показанным Театром имени Шота Руставели на гастролях в Москве, стала постановка Роберта Стуруа "Как вам угодно, или Двенадцатая ночь". Год назад ее уже показывали в Москве в рамках театральной олимпиады. С тех пор спектакль стал совсем другим, считает корреспондент Ъ МАРИНА Ъ-ШИМАДИНА.С показа "Двенадцатой ночи" на олимпиаде многие выходили растерянными и разочарованными. Еще бы — любимец публики и критики, мастер яркой и ироничной театральности вдруг ударился в религию и невесть зачем скрестил веселый шекспировский сюжет с мистериальной евангельской историей. Постановка казалась затянутой и скучной.
Как объяснял сам Роберт Стуруа, спектакль был задуман им специально к двухтысячелетию Рождества. Последнюю комедию Шекспира режиссер выбрал почти по формальному принципу: она была представлена двору королевы Елизаветы в 1601 году (то есть ровно 400 лет назад) в 12-ю ночь после Рождества, которой обычно завершались зимние праздники.
У Стуруа тоже разыгрывают придворный спектакль в спектакле — слуги герцога Орсино вместе со своим господином разыгрывают сцены из Евангелия. Явление архангела, принесшего деве Марии благую весть, путешествие святой семьи в Вифлеем, рождение Спасителя, поклонение волхвов, зверства царя Ирода... Так сквозь шекспировскую счастливую рождественскую сказку, которая для Стуруа вполне современна, проступает другая, сакральная рождественская история. Создается впечатление, что режиссер, оптически совместив две далекие друг от друга эпохи, сам с интересом наблюдает, как же они будут сосуществовать и оттенять друг друга на сцене.
Сначала вставные мистериальные эпизоды смотрятся вполне невинно, как дополнительное театральное обрамление, придающее спектаклю рождественский колорит. Персонажи Библии и Шекспира прекрасно уживаются и перемешиваются друг с другом. Архангел Гавриил в мгновение ока превращается в герцога Орсино (Леван Берикашвили) и, едва сообщив благую весть, принимается стенать о неразделенном чувстве к прекрасной Оливии, а свои ангельские крылья прицепляет за спину Виоле, превращая ее в посланца любви. Царь Ирод и вовсе расхаживает по подмосткам в чужих, шекспировских сценах и пристает ко всем персонажам.
Еще один компонент слоеного пирога Стуруа — выдержанные в ключе площадного представления сцены с участием слуг Оливии. Все они похожи на чрезмерно эксцентричных полунинских клоунов. Но ярче всех блистает Нана Хускивадзе в роли Марии, камеристки Оливии: рыжий панковский парик с длинными иглами, нелепая кошачья пластика, разрисованное лицо, клоунское лепетание и утрированная мимика. Она вместе со своими приятелями, придворным шутом и сэром Эндрю, кажется живым продолжением музыки Гии Канчели, которая сопровождает каждый выход троицы.
Однако главным героем спектакля неожиданно оказывается Мальволио, дворецкий Оливии. В сценах, где он воображает себя предметом тайной любви госпожи, Заза Папуашвили срывает больше всего зрительских аплодисментов и смеха. И именно на этом персонаже неожиданно смыкаются обе сюжетные линии, шекспировская и библейская. Там, где обычно режиссеры, торопливо заминая историю несчастного Мальволио, устраивают хеппи-энд с пышной совместной свадьбой, Стуруа делает еще один шаг в сторону от комедии. Туда, где заканчивается веселый шекспировский карнавал и начинается территория первых трагедий. И Мальволио делает этот шаг вместе с режиссером. Глупый и чванливый, но публично осмеянный и униженный, он так убедительно винит всех вокруг и говорит о мщении, что становится не до смеха. Тут-то и появляется из оркестровой ямы — тот, кого меньше всего можно было ожидать, человек с тяжелым крестом на спине. Персонажи в ужасе отступают, будто разыгранный перед ними спектакль неожиданно стал нешуточной реальностью.
В Театре Вахтангова, где руставелевцы показывали свое представление, все встало на свои места. И то, что год назад казалось невразумительным набором сцен, наконец ожило и заиграло. Роберт Стуруа говорил, что МХАТ имени Горького, который предоставлял театру свою площадку в прошлый раз, не имеет своей ауры, своих привидений. Остается думать, что привидения Вахтанговского театра поддержали близких им по духу грузинских артистов.