юбилей
Сегодня исполняется 50 лет Владиславу Третьяку — человеку, чье имя даже при нынешнем изобилии выдающихся хоккейных голкиперов почему-то все еще стоит особняком в списке лучших вратарей. И для тех, кто помнит, как он играл, и для тех, кто никогда его не видел. И в России, и, что куда более показательно, в Америке.Он никогда не играл в NHL, но стал первым европейцем в ее Зале славы. Если бы существовал способ измерить, кого из хоккеистов советский народ в 70-е годы любил — именно любил сердцем, а не ценил — больше всего, то он, наверное, не был бы номером один. Номером один могли стать и Валерий Харламов, и Александр Мальцев, и Борис Михайлов, и Вячеслав Старшинов. Но когда в 2000 году на чемпионате мира определяли лучшего российского хоккеиста всех времен, никто не удивился, что экспертами был выбран именно Владислав Третьяк.
В этом можно при желании увидеть что-то искусственное. Идущее от тогдашнего, существовавшего на уровне государственной доктрины и успешно привитого людям преклонения перед обороной, а не перед нападением. И в хоккейном гимне тех времен их, хоккеистов, не шестеро, а все-таки "великолепная пятерка и вратарь". Собственно, и в советском футболе ведь был Лев Яшин — и все остальные, болельщиками часто любимые не меньше.
Вся страна знала о том, что Владислав Третьяк не пьет и не курит и за всю жизнь не пропустил ни одной тренировки. В этом тоже было что-то искусственное. Но при этом все — чистая правда. За исключением тренировок: одну он пропустил — был настолько болен, что тренер чуть ли не насильно отправил его с площадки домой.
Можно при желании разыскать старое интервью знаменитого вратаря сборной Чехословакии Иржи Холечека (Jiri Holecek). "Я не вижу в нем ничего особенного,— говорил он.— У русских такая команда, в которой на воротах стоять может кто угодно. В СССР есть семь-восемь вратарей уровня Третьяка". По понятным причинам в Советском Союзе никто это интервью перевести никогда бы не решился. Но был ли в переводе смысл, если в те годы чехи проигрывали нам гораздо чаще, чем выигрывали? Прислушиваться принято к словам победителей...
В 1968 году Анатолий Тарасов послушал руководившего советской "молодежкой" Николая Пучкова, еще одну вратарскую легенду советского хоккея. Тот после чемпионата мира сказал: "Вообще-то не люблю раздавать ребятам комплименты, но есть у меня в команде один парень — Владик. Реакция, подвижность, мужество... Из него получится толк". Спустя несколько лет уже великий тренер Тарасов, который работал с Владиславом Третьяком и в ЦСКА, и в сборной, напишет: "В 15 лет он знал все нюансы техники голкипера. Спустя два года изобрел, по сути, новую тактику, основанную на интуитивном восприятии игры".
Те, кто был хорошо знаком с Анатолием Тарасовым, утверждают, что он делал комплименты еще реже, чем Николай Пучков. И уж кому-кому, а ему искусственность точно не была свойственна.
Два канадских скаута — Билл Дэвидсон (Bill Davidson) и Джон Макленнан (John McLennan), которые отправились перед суперсерией 1972 года в Москву посмотреть на советскую команду, никакой новой тактики не увидели. Более того, именно игра основного вратаря русских порадовала их больше всего. В тренировочном матче он пропустил восемь шайб. Может, поэтому 2 сентября в Монреале, когда до начала первого матча между сборной СССР и "настоящей", составленной из суперзвезд NHL, сборной Канады оставалось несколько минут, к Владиславу Третьяку подошел Жак Плант (Jacques Plante), защищавший ворота Canadiens в период его расцвета и по-прежнему, уже уйдя из спорта, считавшийся эталоном голкипера. Канадец нарисовал на листке бумаги какие-то схемы, видимо, пытаясь помочь разобраться, как играть против форвардов "Кленовых листьев". Скорее всего же, просто хотел подбодрить, кажется, обреченного в свои 20 лет на позор коллегу.
В его растянувшейся на полтора десятилетия серии больших побед тяжело выделить один матч. В Америке чаще всего называют новогодний матч в 75-м между Montreal и ЦСКА все в том же Forum, во время которого он отбил 35 бросков из 38 (не такой уж, кстати, фантастический показатель, но слишком велико было напряжение и слишком велика ставка в той игре двух клубов-символов, чтобы смотреть на статистику), а также финал Кубка Канады 1981 года, который вполне, если бы не чудеса вратаря советской сборной в первых двух периодах, мог бы закончиться не 8:1 в ее пользу, а 8:1 в пользу канадцев. В Европе многие наверняка вспомнят решающий матч Олимпиады в Инсбруке. Чехов, которые ведут 2:0 и впятером играют против трех полевых игроков и одного голкипера, все отбивающего и отбивающего летящие в ворота шайбы... Тогда все снова закончилось нашей победой.
Но в ответ на мой вопрос, есть ли среди его побед какая-то одна особенная, Владислав Третьяк, не задумавшись ни на секунду, ответил все же: "Суперсерия". Потом, словно извинясь за то, что вынужден рекламировать сам себя, добавил: "Понимаете, вы хотели именно одну. А вообще, поверьте, мне дороги абсолютно все титулы: три олимпийских, десять — чемпиона мира. Мне дорога даже победа в юношах в первенстве Москвы. Это все силы, а главное, нервы — иной задачи, кроме как победить, перед нами ведь не ставилось".
В этом перечислении званий действительно есть что-то скучное, как в любой закономерности. И едва ли есть что-то странное в том, что в феврале в Солт-Лейк-Сити американцы останавливали одного из тренеров российской сборной, в основном чтобы поговорить о его поражении, о том, почему тогда, в финале Олимпиады 1980 года, после двух пропущенных шайб на последнее вбрасывание в первом периоде вышел не он, а — что, как признавались сами американские хоккеисты, было для них колоссальным облегчением — дублер Владимир Мышкин. Он объяснял, что сам не в курсе, почему тренер Виктор Тихонов принял такое решение, что был из тех вратарей, которого голы в собственные ворота только заводят и для которого чем сильнее противник, тем лучше... А когда его наконец на время оставляли в покое, улыбался: "Замучили уже. Но два года назад, когда отмечали юбилей их олимпийской победы в Лейк-Плэсиде, было еще хуже".
Говорят, что он чуть ли не первым, в начале 80-х, попросил Виктора Тихонова позволить ему, как это делают в NHL, не "садиться" на сборы вместе с другими хоккеистами ЦСКА. Но тренер не стал делать исключение даже для Владислава Третьяка. А вскоре в Москву приедет генеральный менеджер Montreal Серж Савар (Serge Savard) и в переговорах о переезде в Канаду армейского голкипера доберется до Михаила Суслова. Тот обманул канадца, сказав, что отец Владислава Третьяка — крупный военачальник. Тогда же, в 84-м, он ушел из хоккея, хотя, как говорит сам, мог бы играть еще лет семь. Теперь-то всем ясно, что 32 года для голкипера не возраст...
Я поинтересовался у Владислава Третьяка, не кажется ли ему парадоксальным, что его боготворят руководители не только Chicago Blackhawks, где он работает тренером вратарей и откуда в Москву его отпустили с тяжелым сердцем (идут матчи play-off), но и Montreal — хотя бы за то, что он подготовил для него Жозе Теодора (Jose Theodor), который чуть не в одиночку вытащил команду в Кубок Стэнли, а вот в российском хоккее он, похоже, востребован меньше? Он ушел от прямого ответа: "Ну, я же работал на двух Олимпиадах со сборной. Да и, в конце концов, не все от меня зависит".
Произнес без всякого сожаления. И тут же рассказал о юношеских турнирах, которые проводит его Международная спортивная академия — в Москве, в Твери, в Чикаго. Затем о том, как он и российские игроки из NHL помогли Морозовской больнице, где лечатся дети, страдающие лейкемией. Затем о том, что спортивный комплекс в Митине, о котором он давно мечтал, уже строится. Затем о том, что, судя по всему, долго праздновать не получится — ждут в Blackhawks... Лишь когда речь зашла о молодых российских вратарях, заметно огорчился: "Вы спрашиваете, вижу ли я такого, кто может вырасти до уровня, допустим, Николая Хабибулина? Пока, к сожалению, нет... Таланты в России, уверен, есть. Но, понимаете, в NHL в каждом клубе есть тренер, который занимается с голкиперами. Отдельно, подчеркиваю, с голкиперами — как я в Chicago. Их, вратарей, там, можно сказать, лепят с детства. У нас же с ними работают непрофессионально, эпизодами. А вратарь — фигура особая. И отношение к нему должно быть особым — не таким, как к остальным членам команды".
АЛЕКСЕЙ Ъ-ДОСПЕХОВ