выставка живопись
Вчера в Центральном выставочном зале Санкт-Петербурга открылась выставка театрального художника Софьи Юнович (1910-1996).Искусство театрального художника было в пору соцреализма примерно тем же, чем мастерство переводчика или иллюстратора детской книги. Областью, где в силу чисто технологических причин — растворения автора в плоти чужого текста, чужой пьесы — можно было быть легальным формалистом. Оформив свой первый спектакль, беззаботную "Соломенную шляпку" Лабиша, в 1939 году, Софья Юнович оставила после своей трагической гибели — ее убили шесть лет назад — эскизы к более чем 50 спектаклям: в Мариинском театре, БДТ, Театре музыкальной комедии, Театре Ленинского комсомола и многих других. Отыгранные спектакли немы — остается довериться эскизам.
В них есть драгоценное качество. Несмотря на свой прикладной характер, большинство из них — полноценные станковые работы. И, что еще важнее, в них видно, что Софья Юнович любила в искусстве. Первая же ее работа, та самая "Соломенная шляпка", напоминает распускающиеся фантастическими цветами работы Николая Сапунова (1880-1912).
Театральность начала века, прежде всего "Мира искусства", легко адаптировалась на сцене советского театра. Понятно, что "Садко" (1953) или "Сказание о невидимом граде Китеже" (1957) на сцене Мариинского театра выполняли госзаказ на подъем русского духа. Но и тут как нельзя кстати пришелся декоративный, игрушечный русизм тех же мирискусников.
Многие эскизы декораций к балету "Гамлет" (1970) Николая Червинского можно рассматривать как абстрактные картины. Густые синие спирали закручиваются в "Гибели Офелии". "Быть или не быть" — строгие серебристо-черные фактуры, напоминающие о работах французских "новых реалистов". Костюмы к тому же "Гамлету" — прозрачные заплатанные кольчуги, которые вполне уместно смотрелись бы в каком-нибудь современном спектакле в стиле гранж.
Столь же очевидно, что Софья Юнович не любила. Эскизы к обязательной советской халтуре, всем этим "За власть Советов", "Десяти дням, которые потрясли мир", "Людям с чистой совестью", "Судьбе человека", выполнены с откровенным безразличием. Танцуют допрос, танцуют расстрел. Поют речи на "митинге в бараке", исполняют арии в нацистском концлагере. В разгар всего этого идейного благолепия Софья Юнович отдыхает душой, работая на пустяковой оперетте Никиты Богословского "Одиннадцать неизвестных", создавая забавные сценки на футбольном поле или в кафе.
Подчиняя себя режиссерской воле, Софья Юнович лишь однажды бесхитростно и беззащитно признается в своих чувствах. В дальнем углу выставки спрятались ее работы темперой — экспрессивные человеческие фигуры, порой в масках, порой превращающиеся в жутковатых чудищ. И некоторые из них подписаны так: "Любовь моя, Испания". Возможно, она сама чувствовала себя испанкой, занесенной неведомо каким ветром в северный город, но сумевшей и здесь вырастить свои фантастические цветы.
МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ, Санкт-Петербург