Губернатор Кемеровской области Аман Тулеев уверен, что будущее России — за углем. И попытался убедить в этом корреспондента "Власти" Константина Анохина.
— Шахтерских забастовок в области нет уже несколько лет. Как вы считаете, эти забастовки изменили жизнь горняков?
— Реструктуризация угольных предприятий, начатая в 1994 году, вылилась не в строительство новых и перевооружение действующих шахт, а в их варварскую ликвидацию. Теперь очевидно, что она шла под диктовку МВФ. Но даже МВФ дал впоследствии оценку, что проводить реструктуризацию так жестоко, как это сделали мы, было нельзя: в одном Кузбассе за три года выбросили 150 тысяч человек. То, что некоторые шахты надо было закрывать, вопросов нет. Они были опасны, нерентабельны. Но Тэтчер закрывала такие шахты 20 лет. А у нас шахты закрыли, а человека выбросили. А потом удивляемся, почему у нас начались голодовки, забастовки, стук касок у Белого дома, рельсовая война. Куда шахтерам было идти? На рельсы! Обязательства же перед ними мы все равно не выполнили. Поэтому, хоть все это затевалось для того, чтобы у шахтера была достойная жизнь, сегодня он получает всего около 6 тысяч рублей, а его зарплата болтается где-то на шестом-седьмом месте по России среди рабочих промышленности. Поэтому я считаю, что главной своей цели шахтеры так и не добились.
— Угольная отрасль — основа экономики области. Вас не пугает кризис перепроизводства угля, который эксперты предсказывают в ближайшие несколько лет?
— В последнее время действительно обозначилась тревожная тенденция по увеличению остатков угля на складах — на 1 млн тонн больше, чем в 2000 году. Но о перепроизводстве угля не может идти и речи. Есть недоразумения из-за несбалансированности рынка. Они заключаются в том, что в России до сих пор нет концепции развития угольной промышленности, отсутствует четкий топливный баланс угля в стране, нет государственного регулирования железнодорожных тарифов на перевозку угля. В некоторых случаях цена перевозки сопоставима с затратами на добычу угля. Мы слишком рано отказались от плановой системы в промышленности. Посмотрите, в передовых государствах, с которых мы якобы берем пример, планирование всего и вся — непременное условие развития. Уверен, что уголь России нужен. Завтра надобность в нем еще возрастет. И вот почему. Во-первых, отечественная индустрия выходит из кризиса, значит, и потребность в угле вырастет. Во-вторых, мы надеемся, что государство хоть постепенно, но все же сменит приоритеты в своей энергетической политике. Пока мы в основном ориентируемся на нефть и газ. Но использовать их в энергетике — все равно что топить печь ассигнациями. В Америке, например, доля угля в энергетике составляет 56%. А у нас сегодня — 12,5%. Пора возвращаться к экономике. Запасы нефтедолларов надо беречь.
— Но чтобы развивать угольную отрасль, тоже где-то деньги брать надо.
— Вкладываются очень мощные средства. Очевидно, что шахты в частной собственности себя оправдали и будущее области только за ними. Мы всячески будем их поддерживать. Но в то же время государство не должно уходить от участия в отрасли. В конце концов, будем мы выполнять энергетическую стратегию России, которая утверждена президентом, или нет?!
— В правительстве разделяют ваше мнение о том, что в решении угольных проблем должно принимать участие государство?
— Мы ставим на уровне правительства свои вопросы, а в ответ слышим: шахты частные, значит, и проблемы — частников. Это неправильно, нельзя так правительству себя вести. Как без государства решить вопрос о пропорциях на использование газа и угля при выработке теплоэнергии? Сами решить его не можем. Мы говорим: если не хотите развивать угольную отрасль внутри России, тогда дайте нам с этим углем вырваться за пределы России. Как делал Китай, когда у них были такие же проблемы? Они убрали железнодорожные тарифы, сняли морские пошлины и выбросили уголь на мировой рынок. То же самое и мы можем сделать. Но нам не дают: как вырваться без снижения транспортных тарифов при таких ценах? Пока, к сожалению, эти вопросы не решаются. Уже не говоря о том, что наш уголь лежит, а в это время Чубайс завозит уголь из Казахстана. Нет четкой промышленной политики государства. Я, как губернатор, должен планировать, какие марки углей нужны России, в каком количестве. Сейчас у нас строится десять новых шахт и разрезов. Какие в первую очередь строить, на что мне надо ориентироваться внутри России? То, что не нужно внутри России, мы должны выбрасывать на внешний рынок. Но для этого наш уголь должен быть конкурентоспособным. По качеству наш уголь — лучший, а губит нас то, что находимся мы в центре России: 4,5 тыс. км до западной границы и столько же — до восточной. У правительства просим всего на $1-2 за тонну снизить транспортные тарифы. И все, вопросов бы не было, и про уголь бы все забыли. Мы бы здесь делали все сами.
— В чем же вы видите выход?
— Сейчас нужна глубокая переработка угля, чтобы если уж добыли, то породу взад-вперед не возить. Обогащенный уголь и продать можно дороже. Одна из перспективных тем для нашей области — добыча газа метана из угольных пластов. У нас под ногами, в Кузбассе, его 13 трлн кубометров. Экспериментальные 26 скважин по американской технологии мы уже пробурили.
— Откуда вы возьмете деньги на такие дорогие технологии?
— Часть денег даст область, но в основном должен вкладывать "Газпром". Еще при Вяхиреве мы провели три коллегии, программу утвердил президент. Если наладим добычу метана у себя, то те 3 млн кубометров газа, которые ежегодно завозим в Кузбасс, сможем спокойно брать здесь. А "Газпром" больше газа сможет продать за рубеж и деньги направить в федеральный бюджет. На следующий год мы должны пробурить и доказать, что есть промышленные запасы этого метана. Если докажем, тогда пойдут инвестиции, заработает закон о разделе продукции.
— Почему же ваш богатейший регион до сих пор остается дотационным?
— Налоги надо пересмотреть. Если раньше область отдавала в федеральный бюджет половину своих налоговых поступлений, то сегодня отчисляем 62%. Обдираются и города, и область. Интерес развиваться ведь есть тогда, когда базу в бюджете утвердили и ее не трогают. А все, что дополнительно,— твое. Если бы нам оставляли 50% наших налогов, то с нашими прорывными технологиями мы уже к 2005 году спокойно могли бы стать регионом-донором. Но из года в год получается, что, чем больше мы зарабатываем, тем больше у нас забирают.
— То есть налоговая реформа работает не в пользу региона?
— Она работает против региона! Мы еле живем, еле вытягиваем. Планов много, а деньги уходят, как нам говорят, на оборону, на чеченскую войну, космос. Наверное, это так. Но дали бы нам отдушину до 2005 года. Причем просим восстановить то, что было раньше,— отдавать в центр только половину налогов. Очень много безумия в этом вопросе. Например, из области каждый год мы отдаем 2 млрд рублей в качестве абонентской платы Чубайсу. Нет, такого закона нет. Просто сказали: отдай. В то же время изношены и станции, и турбины. "Кузбассэнерго" нужна реконструкция. Но мы в прошлом году 1,7, а в этом 2 млрд рублей отдаем непонятно куда. Кузбасс — не тот регион, где надо повышать тарифы. Его особенность в том, что станция может находиться рядом с угольным разрезом. То есть себестоимость энергии на ней должна быть низкая. Поэтому такие вопросы для нас непонятны. Регион раздевают.
Мы много сделали, но могли бы сделать на порядок больше. Мы очень здорово можем влиять на российскую экономику. Например, если установить разумные железнодорожные и энерготарифы, то цена угля резко упадет. Следовательно, снизится и себестоимость производства стали. То есть цепочка начинается от нас. И я считаю, что законодательно, без рубля капвложений, за счет нас снижение затрат может по цепочке отразиться на всей российской экономике. Мы хорошо понимаем эту нашу особенность, но, когда бьемся и не видим результатов, становится обидно.
— Вы были одним из наиболее последовательных оппонентов президента Бориса Ельцина и характеризовали деятельность его правительства как государственную измену. В чем отличие деятельности Владимира Путина и как вы оцениваете работу его правительства?
— Сейчас говорят, что у Путина сумасшедший рейтинг. Он не сумасшедший. Он заработан. В первую очередь деятельность нынешнего президента отличается тем, что создана вертикаль власти, которая заменила собой прежнюю систему "сдерживаний и противовесов". Усилиями Владимира Путина восстановлена управляемость страной. Недавний правовой и политический беспредел — в прошлом, прекратилась политика удельных княжеств. Особенно видна разница по социальной политике: растут зарплаты, пенсии, пособия. Но главное — с авторитетом президента считаются во всем мире.
К правительству у меня одна претензия — нет ясной промышленной политики. Мы сейчас сами стараемся привлекать инвестиции, менять основные фонды, внедрять новые технологии. Но хотелось бы, чтобы правительство не бросало это на самотек.
— Что вы считаете своим главным достижением на посту губернатора области?
— Регион перестал быть пугалом. Это самое главное. Кузбасс у всех ассоциировался с шахтерскими забастовками, стуком касок, рельсовыми войнами. Он был регионом с нестабильной политической ситуацией. Бастующий регион превратился в созидательный. Появилась стабильность в работе наших промышленных предприятий. Нам бы чуть больше внимания от центра — регион бы стал донором. Поэтому даже те десять шахт и разрезов, которые строятся в этих условиях,— это уже подвиг.