фестиваль танец
В Вильнюсе проходит VI Международный фестиваль современного танца "Новый балтийский танец". Корреспондент Ъ ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА, отсмотрев десять балетов за один день, пришла к выводу, что танец — это болезнь.Фестиваль этого года еще считается скромным: всего пять дней и 13 трупп из восьми стран. Плюс, как обычно, мастер-классы, видеопоказы, фотовыставки. Начало феста тоже не предвещало тотальной танцевальной эпидемии. Утонченные шведы из компании Кеннета Кварнстрема (Kenneth Kvarnstrom) дали урок высшей математики, деля пространство невидимыми, но непроходимыми стенами и вычерчивая телами безупречно логичные формулы движения. Итальянцы из Aterballetto, напротив, были столь эмоциональны и виртуозны, что особо продвинутая публика сочла их "балетом", а для настоящего любителя contemporary нет ругательства хуже.
Третий день феста был устроен как раз для таких фанатов. Сначала главная современная труппа Литвы "Аура" дала спектакль-оммаж, поставленный к 80-летию Киры Дауетайте (Kiros Daujotaites), родоначальницы литовского экспрессионизма, преподававшей еще с 1945 года. Почтенная дама с достоинством приняла хореографическое приношение своей ученицы Бируте Летукайте (Birute Letukaite), в котором воспроизведены фрагменты ее собственной хореографии. На фоне архивных черно-белых фотографий и кинохроники, спроецированных на экран задника, разворачивались два параллельных сюжета. На заднике девы в хитонах a la Дункан принимали позы a la "Шопениана", выражая свободу духа и стремление к прекрасному. А на авансцене унифицированные лохмотьями обоеполые граждане в корчах ползли по красному лучу прямым ходом в советские лагеря. Наивная иллюстративность этой пластической биографии достигла апогея в седьмом вальсе Шопена: женщина с красным шарфом пафосно и неумело приплясывала па-де-ша (этот танец авангардистка поставила, когда сослали ее мужа), в то время как прекрасный оборванец трагически-интенсивно кувыркался по полу (партию ссыльного поставила верная ученица). И то и другое выглядело трогательно, но настолько доморощенно, что возникало ощущение, как будто на территории Литовской ССР не было ни экспрессионизма, ни дунканизма, ни прочих измов. А были люди (преимущественно женщины), у которых потребность выражать душевные волнения с помощью различных телодвижений стала своего рода высокой болезнью. И она оказалась чрезвычайно заразительной.
Теперь так самовыражаются многие. Но если раньше считалось, что для этого надо все-таки потренироваться, то нынешние неофиты, по-видимому, полагают, что любая подготовка — враг спонтанности. Что и подтвердил вечер, составленный из произведений начинающих авторов. Выпускник биофака Андриаус Пулкаунинкас (Andriaus Pulkauninkas) запихнул троих парней и одну девчонку в металлическую клетку, в которой они и кувыркались битых 35 минут ради финального откровения героя, сообщившего публике, что у него "универсальный х..." (корреспондент Ъ предпочел бы, чтобы у танцовщика были универсальными прочие части тела). Феминистки из разных стран пытались самоидентифицироваться, безжалостно колотясь об пол, стоя на головах и таская на себе партнерш и партнеров (опусов c названиями типа "Я и моя личность" было не меньше трех). Все это публика отсматривала одинаково уважительно, политкорректно, признавая право каждого на собственную блажь.
На этом психотерапевтическом фоне литовско-финский спектакль "Орфей и Эвридика" оказался нежданным подарком. Мария Сайвосалми (Maria Saivosalmi), похожая на финку, которую написал бы Тициан, и Андриус Катинас (Andrius Katinas), похожий на Олега Меньшикова, который сыграл бы Бальзаминова, обыграли знаменитый миф не только остроумно, но и профессионально состоятельно. По мнению авторского дуэта, Эвридик теряют не в аду, а где угодно — хоть в собственной квартире. Банальную историю про первую любовь и маленькие взаимонепонимания, которые кончаются случайным, но вполне окончательным разрывом, они станцевали с непривычными для contemporary легкостью, лаконизмом и психологической изощренностью.
Из десятка спектаклей, обрушившихся в один день на верных поклонников "Нового балтийского танца", только этот позволял забыть о "высокой болезни" и по-простому увлечься сценической историей.