В Малом зале консерватории состоялся концерт, посвященный столетию Марии Максаковой (1902-1974). В честь выдающейся представительницы золотого века Большого театра, связавшей с ним свою судьбу на целые 30 лет — с 1923-го по 1953 год, выступила звезда следующего поколения Елена Образцова с программой французских романсов.
В опровержение мнения, что чтить память предшественниц в среде оперных див не принято, Елена Образцова не просто выступила, а презентовала памяти Максаковой красивую и стройную программу французских романсов о любви и страсти, о "Скрипке" и "Цветах", метафизически возложенных ею вместе с шикарным букетом роз к портрету выдающейся русской певицы первой половины ХХ века.
Эффектный жест удался, тем более что Образцова осуществила его по канону концертного жанра — одного из самых любимых Марией Максаковой, много лет в свое время посвятившей концертной эстраде. Соблюденную Образцовой меру лицедейства и натуральности, праздничности и неофициальности можно посчитать упреком юбилеям современных поп-звезд, снисходительных к амикошонству и льстивым кривляниям эстрадных подмастерьев.Знаком дистанции между старорежимной красавицей Максаковой (на портрете) и реальной дивой Образцовой был наряд выступавшей: вызывающие перчатки до локтя, голые плечи из-под бордового боа и декольтированное черное платье из синтетики. Такой облик певицы даже элегантным французским авторам начала ХХ века на концерте придал актуальное звучание.
Меланхоличный Форе и цветистый Пуленк, туманный Дебюсси и мрачноватый Шоссон — их романсы звучали в строе равнения на искусство сегодняшней Образцовой, словно перемахнувшей через собственное оперное прошлое и славу недавних времен, чтобы вдруг предстать в безотносительной красе своей природы.
Природа эта восхищает. Елену Образцову просто глупо судить по оперным меркам. Она дива, но не оперная. Сложив с себя все ранее взятые обязательства, она оказалась другой. Еще недавно мучивший уши образцовский оперный рык предстал ныне этакой породистой вульгаринкой от Эдит Пиаф, а спутница возраста — интонационная фальшь умело выдавалась за милую кабареточную необязательность.
Уйдя от оперных архетипов, Образцова научилась жонглировать архетипами актерскими. От прокуренного голоса Марлен Дитрих и томного эротизма Ханны Шигулы в образе фасбиндеровской Лолы она пошла туда, где ни немками, ни русскими и не пахло,— во французский шансон с интимным мурлыканьем Эдит Пиаф и народным темпераментом Мирей Матье. Играя с этим арсеналом как кошка с мышками, Образцова добилась того, что богемным французским композиторам и не снилось, а именно здоровой русской ноты и фатального наслаждения, с каким, оказывается, можно петь все эти "тужур" и "амур", сведя с ума старую образцовскую, но и совсем новую публику.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ