Как проели золото Колчака
Пропавшие сокровища временного правительства Сибири годами будоражат воображение многих людей. Одни убеждены, что сотни тонн золота зарыты где-то в тайге, другие считают, что золотые миллионы, за долгие годы ставшие миллиардами, скрыты на счетах зарубежных банков. "Власть" впервые рассказывает о результатах исследований историка Олега Будницкого, раскрывшего тайну колчаковского золота.
651 миллион золотых рублей
История колчаковского золота берет начало в 1917 году, когда, опасаясь немецкого наступления, Временное правительство отправило половину золотого запаса России в Самару и Саратов. В мае 1918 года уже новая власть, большевистская, перевезла золото в Казань, которую в августе взяли эсеровские войска. Золото отправили обратно в Самару, затем в Уфу, оттуда — в Челябинск, где оно и попало в распоряжение Сибирского правительства адмирала Колчака.
18 мая 1919 года несколько членов сибирского совета министров проинспектировали золотой запас, хранившийся в Омске. Глава правительства Петр Вологодский записал в дневнике в тот же день:
Оказалось, что всего в наличности золота на 651.532.117 руб. 86 коп. Из этого числа: 1) российской монеты — 514.820.613 руб. 78 коп., 2) иностранной — 40.577.839 руб. 36 коп., 3) слитками золота на 95.078.493 руб. 25 коп., 4) золота полосами на 529.594 руб. 24 коп., 5) кружками на 525.447 руб. 25 коп. Кроме того, в операционной комнате банка было выставлено серебро в вещах, награбленных большевиками в помещичьих имениях и хранившихся большевиками на складах в Казани. Вещи эти представляют большой интерес по разнообразию их, по художественности изделий и по историческому происхождению их. Всего было раскупорено 6 ящиков с такого рода вещами, а их находится на складе 172 ящика.
В других измерениях — весе и долларовом эквиваленте — богатство, находившееся в распоряжении Колчака, выглядело так: 30 653 пуда (490 т 448 кг) золота в монете и слитках ($332 915 653) и 2 тыс. пудов лигатурного золота и серебра различной пробы.
До своего падения в январе 1920 года правительство Колчака продало японцам, французам и англичанам чуть больше десятой части имевшегося в его распоряжении золота — 3232 пуда на общую сумму $35 186 145. Чуть больше 60% колчаковского золота — на 409 620 тыс. золотых рублей досталось большевикам. А о судьбе четверти золотого запаса России вскоре начали слагаться легенды. Еще в 1929 году парижская газета "Возрождение" писала, что, по слухам, золото, не попавшее в руки большевиков, было разделено на четыре части и где-то в Сибири зарыт клад в 20 млн золотых рублей.
Ошибались и те и другие.
65 миллионов долларов
Чтобы выяснить судьбу колчаковского золота, мне пришлось просмотреть тысячи листов бухгалтерских отчетов, секретной переписки, ведомостей закупленного или проданного имущества, разбросанных по разным фондам американских архивов. И в результате удалось проследить путь каждой унции колчаковского золота. Благо отчетность российскими финансистами велась образцово: сохранились не только ведомости о закупках винтовок и пулеметов, но и, к примеру, счет на $75 за травлю "различного рода насекомых" в помещении российского торгового представительства в Нью-Йорке.
Из найденных бумаг следовало, что к моменту падения правительства Колчака свыше 6 тыс. пудов золота общей стоимостью $65 342 940 было вывезено за границу и депонировано в различных зарубежных банках в обеспечение кредитов. И эти деньги необходимо было спасать. К концу 1919 года для здравомыслящих политиков было очевидно, что дни Сибирского правительства сочтены. Вслед за этим счета несуществующего правительства могли быть арестованы, а в случае признания Западом большевиков — могли быть переданы им. И белые финансисты начали операцию по спасению вверенных им средств.
В декабре 1919 года министр финансов колчаковского правительства подписал телеграмму о перечислении государственных денег на личные счета доверенных лиц. Ими стали российские финансовые агенты в Англии, США и Японии, которые уже на "личные средства" продолжили финансирование закупок для войск генерала Деникина, а затем и Врангеля.
Сколько же денег оказалось на счетах финансовых агентов? В мае 1922 года советская делегация на конференции в Генуе распространила меморандум по вопросу о царских и прочих долгах и указала сумму своих контрпретензий. В их числе были названы суммы, находившиеся на счетах финансовых агентов. В частности, $22,5 млн в Нью-Йорке, 606 644 фунта стерлингов в Лондоне, свыше 6,5 млн иен, $170 тыс. и 25 тыс. фунтов стерлингов в Токио и др. С тех пор эти цифры и фигурируют в кладоискательской литературе. Однако даже в момент их обнародования было ясно, что большей части этих денег на счетах агентов уже не было. Советская делегация основывалась на материалах колчаковского министерства финансов, захваченного Красной армией. Последние сведения относились в лучшем случае к июлю 1920 года. А с тех пор утекло немало воды. И денег.
В начале 1921 года была разблокирована партия золота, депонированная колчаковским правительством в Гонконг-Шанхайском банке в августе 1919 года в качестве гарантии оплаты за винтовки фирме "Ремингтон". Весной 1921 года это золото, двумя партиями, было продано японскому Йокогамабанку "Спесие".
Вес чистого золота первой партии слитков составил 12 131 унцию, за нее была выручена 503 101 иена ($244 633). Вторая партия слитков потянула на 12 102 унции; за нее получили 501 874 иены ($244 036). Я не случайно привел подробно все расчеты: эта не очень крупная продажа имела особое значение. Ибо на этот раз была продана последняя часть золотого запаса России, оказавшаяся некогда в распоряжении Сибирского правительства. Так завершилась история колчаковского золота, если говорить о золотых слитках. Деньги же, вырученные от продажи, имели довольно долгую судьбу.
489 тысяч долларов
После падения Врангеля и эвакуации его армии из Крыма в ноябре 1920 года власть в Белом движении взяли в свои руки российские послы, назначенные или переутвержденные еще Временным правительством и по-прежнему признававшиеся правительствами стран их пребывания. Они организовали в Париже совет российских послов под председательством старейшины русского дипломатического корпуса Михаила Гирса. При совете послов был образован финансовый совет для распределения казенных средств под председательством того же Гирса в составе российского посла в Париже Василия Маклакова, бывшего премьер-министра Временного правительства и главы воссозданного за границей земского союза князя Георгия Львова и других видных представителей эмиграции.
Однако казенные средства таяли с устрашающей быстротой. Приходилось оплачивать содержание беженцев и эвакуированной из России армии Врангеля. Деньги, полученные от продажи последней партии колчаковского золота, также должны были кануть в эту бездонную бочку. Но в конце апреля 1921 года к председателю совета послов обратился с "совершенно личным" письмом посол в Вашингтоне Борис Бахметев:
Последние дни я все беспокоился мыслью об обеспечении необходимыми денежными средствами русского национального движения... Валюты осталось страшно мало, нужды беженцев огромны, мы живем все время под психологическим давлением отпускать все, что возможно, на хоть незначительное облегчение страданий; между тем возможно, что впереди — еще многие месяцы, если не годы, до тех пор, пока какая-либо русская национальная власть сможет получить какие-то средства на свои заграничные расходы. Мне кажется, что поэтому совершенно целесообразным является наперед выделить в какой-то особый национальный фонд известные суммы, забронировав их, с одной стороны, от изменений в положении нашего представительства, с другой стороны — от расходования на какие-либо иные цели.
Посол изложил план: образовать особый национальный фонд из средств, выделенных тремя главными финансовыми центрами эмиграции — Европой, Америкой и Японией (имелись в виду, разумеется, доверенные лица в этих странах).
Однако сохранить оставшиеся без малого полмиллиона долларов было совсем непросто. Руководители эмиграции опасались, что средства могут быть у них конфискованы. К примеру, как это случилось во Франции, в порядке компенсации за прежние российские долги. Или и вовсе могут быть переданы большевикам, признание которых было не за горами.
В мае 1921 года посол в Париже Василий Маклаков, знаменитый адвокат и оратор, писал Борису Бахметеву:
Я небольшой любитель замаскированного хранения денег, но когда я подумаю, что колчаковское золото попало к большевикам и что Ваши деньги могут быть арестованы — даже не возвращены большевикам, а просто арестованы, я считаю, что это худший исход, и мне поневоле, как и всем нам, приходит на ум, что нужно заблаговременно предвидеть это и сохранить их всеми мерами... Лучше на них купить автомобили для будущей России, чем их держать в ящике. Это, конечно, несерьезно и непрактично, но знайте, что на Вас глядят 40 веков и не простят Вам, если Вы прозеваете.
Держатели российских средств в Европе пришли к выводу, что средства нужно централизовать, хранить в надежном месте и в то же время обеспечить их быстрое получение в случае необходимости. Очевидно, что всем этим условиям мог отвечать только банк, причем банк "свой". Единственный способ "полного сокрытия казенного характера сумм и вместе с тем безопасного их помещения", полагал управляющий делами финансового совета Владимир Новицкий,— вложение их в операции с акциями и векселями. Для обеспечения надежности надо стать одними из хозяев дела, для чего внести часть казенных средств в основной капитал банка.
130 тысяч фунтов стерлингов
Речь шла о конкретном банке, а именно о London & Eastern Trade Bank. Банк насчитывал от роду менее полугода. Однако среди его отцов-основателей были русские нефтепромышленники Степан Лианозов (председатель совета банка), братья Цатуровы, член знаменитого клана нефтепромышленников Густав Нобель и несколько известных московских банкиров.
Из США перевели в Европу 130 300 фунтов стерлингов, полученных от продажи остатков золотого запаса. 60 тыс. фунтов стерлингов дали русские европейцы. На средства, переведенные из США, а также 36 400 фунтов стерлингов, выделенные европейцами, были куплены акции банка, остальные 23 600 фунтов были размещены в том же банке в виде векселей. Акции, чтобы скрыть государственное происхождение денег, были оформлены на частное лицо, пользовавшееся безусловным доверием руководства эмиграции,— Густава Людвиговича Нобеля.
Беда, однако, заключалась в том, что этот английский банк был слишком русским. В его правление входили десять человек, и на их ежегодное содержание расходовалось 10 800 фунтов стерлингов; расходы на аренду помещения, зарплату служащих и налоги составляли 37 тыс. фунтов, то есть в совокупности почти 10% на основной капитал. По остроумному выражению бывшего приближенного Колчака Ивана Сукина, работавшего в банке, "служащие банка были очень хорошо обслужены правлением, так как на каждого ответственного служащего приходилось около двух директоров".
Проработав в банке всего несколько месяцев, Сукин писал приятелю в Вашингтон:
Если Ты... на меня не будешь ссылаться, то скажу совершенно откровенно следующее (или ничего не говорить, или говорить правду): организация банка ниже всякой критики; это какое-то любительское учреждение... Профессиональный банкир один лишь Чаманский, но он хотя и ловок и сообразителен, но страдает нервностью характера, впечатлительностью, случайностью своих решений и вообще производит впечатление ненадежности. Репутация у него среди русских самая отвратительная, некоторые говорят самые рискованные вещи про его деловую добропорядочность. В чем правда — разобраться трудно; во всяком случае, про него никто хорошо не отзывается; лично же я никому бы не рекомендовал с ним иметь дело... При всем этом управление было до самого последнего времени построено на губительном коллегиальном начале. Директора все время совещаются; из-за отсутствия настоящего дела занимаются мелочами; общий тон банка — чисто русская бестолковость и хаотическая дезорганизация...
Все это тем более печально, что вообще банку и без того трудно пробиться и завоевать себе положение и доверие на лондонском, весьма консервативном, рынке. Если только так будет идти и дальше, то я ожидаю мало хорошего... Что касается чисто финансовых его успехов, то за первый год существования результаты, я бы сказал, более неудовлетворительные, чем можно было ожидать при самом снисходительном суждении. Правда, особых крупных потерь не было, потому что с самого начала было решено не рисковать и держаться осторожно. Все же, имея сравнительно крупный капитал и большие вклады, правда, лишь от вполне определенных и известных тебе имен, можно было закончить год без дефицита, который приходится тщательно замазывать. Главная беда: слишком много директоров, русская бестолковость и отсутствие опытных английских руководителей. Нужно раз и навсегда понять, что русские банкиры были хорошими в России и никуда не годятся за границей...
Впрочем, в архивах сохранились нелестные отзывы и о самом Сукине: "Он совершенно не выдержал той роли, которая была ему поручена, перессорил многих служащих между собой, поставил ставку на английских служащих против русских и просил уже о прибавке жалованья. Все им недовольны".
Ссоры и свары раздирали банк с первых дней его существования. Сторонним наблюдателям казалось, что банк вот-вот прекратит свое существование. Но благодаря английским менеджерам и сосредоточению руководства в руках Нобеля банку удалось без серьезных потерь пережить даже мировой экономический кризис 1929-1933 годов. Однако о целях, которые ставились при покупке акций банка — национальном фонде, будущем правительстве России, со временем вспоминали все реже. Все усилия тратились на поддержание банка в жизнеспособном состоянии, но это были тщетные усилия.
Банк специализировался на валютных операциях и торговых операциях с Восточной Европой и Прибалтикой. Но во время второй мировой войны валютные операции были резко ограничены, а после ее окончания польские, латвийские и другие партнеры банка сгинули за железным занавесом. Да вдобавок отцы-основатели банка постепенно уходили из жизни или отходили от дел по возрасту.
Банк решили ликвидировать.
500 швейцарских франков
Существование наших эмигрантских учреждений переживает острый кризис с самого начала войны и массового вымирания лиц, которые с 1920-го года ведали этим делом. Ясно, что долго мы существовать не можем, но протянуть еще возможность есть. Сейчас, как Вы, может быть, слышали, идет ликвидация Лондона, который дает некоторую помощь. Но там окажется то, что называется 'американская' доля. Мы с Лондоном в связи и в контакте, они не забывают английских учреждений, но понимают, что у нас нужда больше... Меня просили ходатайствовать в Америке, где, по-видимому, такой острой нужды, какая будет в Европе, нет, чтобы из американской доли была оказана помощь Европе и, в частности, Франции.
Так писал в сентябре 1946 года бывшему послу в Вашингтоне Бахметеву (ставшему к тому времени профессором Колумбийского университета) Маклаков (бывший посол теперь возглавлял учреждение по делам русских беженцев во Франции).
Просьба Маклакова была удовлетворена, и остатки Национального фонда были переведены в его распоряжение. В сентябре 1949 года Маклаков писал своему заокеанскому другу:
Вы интересуетесь так называемым "фондом". Кое-что еще остается... Обращение к этому фонду и выдача из него требуют тайны; приходится считаться с последствиями и от удовлетворения их просьбы, и от отказа. Денег немного... Те же, кто просят, думают, естественно, прежде всего о себе. Если давать все, что просят, повторится 20-й год, когда в несколько месяцев было истрачено все, что предполагали на несколько лет.
Бережливый Маклаков сумел растянуть средства Национального фонда еще на несколько лет. Последнее упоминание о его суммах встретилось мне в рукописном отделе Бодлеанской библиотеки в Оксфорде. Екатерина Кускова (некогда известная каждому советскому школьнику по ее злобно-сатирическому портрету в поэме Маяковского "Хорошо!"), высланная из Советской России и оказавшаяся в конце концов в Женеве, упоминала в письме к своей приятельнице летом 1954 года, что Маклаков прислал ей "из каких-то 'остатних фондов' 500 швейцарских франков".
Она и не подозревала, что первоисточник этих "остатних фондов" — золотые слитки, некогда хранившиеся в подвалах госбанка далекого сибирского городка.
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ
651 миллион золотых рублей
 |
| В мае 1923 года последние врангелевские солдаты выехали из Турции в Европу, рассчитывая найти там дом, работу и хлеб |
18 мая 1919 года несколько членов сибирского совета министров проинспектировали золотой запас, хранившийся в Омске. Глава правительства Петр Вологодский записал в дневнике в тот же день:
Оказалось, что всего в наличности золота на 651.532.117 руб. 86 коп. Из этого числа: 1) российской монеты — 514.820.613 руб. 78 коп., 2) иностранной — 40.577.839 руб. 36 коп., 3) слитками золота на 95.078.493 руб. 25 коп., 4) золота полосами на 529.594 руб. 24 коп., 5) кружками на 525.447 руб. 25 коп. Кроме того, в операционной комнате банка было выставлено серебро в вещах, награбленных большевиками в помещичьих имениях и хранившихся большевиками на складах в Казани. Вещи эти представляют большой интерес по разнообразию их, по художественности изделий и по историческому происхождению их. Всего было раскупорено 6 ящиков с такого рода вещами, а их находится на складе 172 ящика.
 |
| Колчаковское золото было чуть ли не главной надеждой русских на достойную жизнь в эмиграции |
До своего падения в январе 1920 года правительство Колчака продало японцам, французам и англичанам чуть больше десятой части имевшегося в его распоряжении золота — 3232 пуда на общую сумму $35 186 145. Чуть больше 60% колчаковского золота — на 409 620 тыс. золотых рублей досталось большевикам. А о судьбе четверти золотого запаса России вскоре начали слагаться легенды. Еще в 1929 году парижская газета "Возрождение" писала, что, по слухам, золото, не попавшее в руки большевиков, было разделено на четыре части и где-то в Сибири зарыт клад в 20 млн золотых рублей.
Ошибались и те и другие.
65 миллионов долларов
 |
| Герой первой мировой войны, выдающийся флотоводец и инженер адмирал Александр Колчак поневоле стал героем кладоискательских мифов |
Из найденных бумаг следовало, что к моменту падения правительства Колчака свыше 6 тыс. пудов золота общей стоимостью $65 342 940 было вывезено за границу и депонировано в различных зарубежных банках в обеспечение кредитов. И эти деньги необходимо было спасать. К концу 1919 года для здравомыслящих политиков было очевидно, что дни Сибирского правительства сочтены. Вслед за этим счета несуществующего правительства могли быть арестованы, а в случае признания Западом большевиков — могли быть переданы им. И белые финансисты начали операцию по спасению вверенных им средств.
В декабре 1919 года министр финансов колчаковского правительства подписал телеграмму о перечислении государственных денег на личные счета доверенных лиц. Ими стали российские финансовые агенты в Англии, США и Японии, которые уже на "личные средства" продолжили финансирование закупок для войск генерала Деникина, а затем и Врангеля.
Сколько же денег оказалось на счетах финансовых агентов? В мае 1922 года советская делегация на конференции в Генуе распространила меморандум по вопросу о царских и прочих долгах и указала сумму своих контрпретензий. В их числе были названы суммы, находившиеся на счетах финансовых агентов. В частности, $22,5 млн в Нью-Йорке, 606 644 фунта стерлингов в Лондоне, свыше 6,5 млн иен, $170 тыс. и 25 тыс. фунтов стерлингов в Токио и др. С тех пор эти цифры и фигурируют в кладоискательской литературе. Однако даже в момент их обнародования было ясно, что большей части этих денег на счетах агентов уже не было. Советская делегация основывалась на материалах колчаковского министерства финансов, захваченного Красной армией. Последние сведения относились в лучшем случае к июлю 1920 года. А с тех пор утекло немало воды. И денег.
В начале 1921 года была разблокирована партия золота, депонированная колчаковским правительством в Гонконг-Шанхайском банке в августе 1919 года в качестве гарантии оплаты за винтовки фирме "Ремингтон". Весной 1921 года это золото, двумя партиями, было продано японскому Йокогамабанку "Спесие".
Вес чистого золота первой партии слитков составил 12 131 унцию, за нее была выручена 503 101 иена ($244 633). Вторая партия слитков потянула на 12 102 унции; за нее получили 501 874 иены ($244 036). Я не случайно привел подробно все расчеты: эта не очень крупная продажа имела особое значение. Ибо на этот раз была продана последняя часть золотого запаса России, оказавшаяся некогда в распоряжении Сибирского правительства. Так завершилась история колчаковского золота, если говорить о золотых слитках. Деньги же, вырученные от продажи, имели довольно долгую судьбу.
489 тысяч долларов
 |
| Дипломат Василий Маклаков и князь Григорий Львов (внизу слева) стали главными распорядителями финансов русской эмиграции |
Однако казенные средства таяли с устрашающей быстротой. Приходилось оплачивать содержание беженцев и эвакуированной из России армии Врангеля. Деньги, полученные от продажи последней партии колчаковского золота, также должны были кануть в эту бездонную бочку. Но в конце апреля 1921 года к председателю совета послов обратился с "совершенно личным" письмом посол в Вашингтоне Борис Бахметев:
Последние дни я все беспокоился мыслью об обеспечении необходимыми денежными средствами русского национального движения... Валюты осталось страшно мало, нужды беженцев огромны, мы живем все время под психологическим давлением отпускать все, что возможно, на хоть незначительное облегчение страданий; между тем возможно, что впереди — еще многие месяцы, если не годы, до тех пор, пока какая-либо русская национальная власть сможет получить какие-то средства на свои заграничные расходы. Мне кажется, что поэтому совершенно целесообразным является наперед выделить в какой-то особый национальный фонд известные суммы, забронировав их, с одной стороны, от изменений в положении нашего представительства, с другой стороны — от расходования на какие-либо иные цели.
 |
Однако сохранить оставшиеся без малого полмиллиона долларов было совсем непросто. Руководители эмиграции опасались, что средства могут быть у них конфискованы. К примеру, как это случилось во Франции, в порядке компенсации за прежние российские долги. Или и вовсе могут быть переданы большевикам, признание которых было не за горами.
В мае 1921 года посол в Париже Василий Маклаков, знаменитый адвокат и оратор, писал Борису Бахметеву:
Я небольшой любитель замаскированного хранения денег, но когда я подумаю, что колчаковское золото попало к большевикам и что Ваши деньги могут быть арестованы — даже не возвращены большевикам, а просто арестованы, я считаю, что это худший исход, и мне поневоле, как и всем нам, приходит на ум, что нужно заблаговременно предвидеть это и сохранить их всеми мерами... Лучше на них купить автомобили для будущей России, чем их держать в ящике. Это, конечно, несерьезно и непрактично, но знайте, что на Вас глядят 40 веков и не простят Вам, если Вы прозеваете.
Держатели российских средств в Европе пришли к выводу, что средства нужно централизовать, хранить в надежном месте и в то же время обеспечить их быстрое получение в случае необходимости. Очевидно, что всем этим условиям мог отвечать только банк, причем банк "свой". Единственный способ "полного сокрытия казенного характера сумм и вместе с тем безопасного их помещения", полагал управляющий делами финансового совета Владимир Новицкий,— вложение их в операции с акциями и векселями. Для обеспечения надежности надо стать одними из хозяев дела, для чего внести часть казенных средств в основной капитал банка.
130 тысяч фунтов стерлингов
Речь шла о конкретном банке, а именно о London & Eastern Trade Bank. Банк насчитывал от роду менее полугода. Однако среди его отцов-основателей были русские нефтепромышленники Степан Лианозов (председатель совета банка), братья Цатуровы, член знаменитого клана нефтепромышленников Густав Нобель и несколько известных московских банкиров.
 |
| Эти винтовки, захваченные красными у белых, были оплачены колчаковским золотом |
Беда, однако, заключалась в том, что этот английский банк был слишком русским. В его правление входили десять человек, и на их ежегодное содержание расходовалось 10 800 фунтов стерлингов; расходы на аренду помещения, зарплату служащих и налоги составляли 37 тыс. фунтов, то есть в совокупности почти 10% на основной капитал. По остроумному выражению бывшего приближенного Колчака Ивана Сукина, работавшего в банке, "служащие банка были очень хорошо обслужены правлением, так как на каждого ответственного служащего приходилось около двух директоров".
Проработав в банке всего несколько месяцев, Сукин писал приятелю в Вашингтон:
Если Ты... на меня не будешь ссылаться, то скажу совершенно откровенно следующее (или ничего не говорить, или говорить правду): организация банка ниже всякой критики; это какое-то любительское учреждение... Профессиональный банкир один лишь Чаманский, но он хотя и ловок и сообразителен, но страдает нервностью характера, впечатлительностью, случайностью своих решений и вообще производит впечатление ненадежности. Репутация у него среди русских самая отвратительная, некоторые говорят самые рискованные вещи про его деловую добропорядочность. В чем правда — разобраться трудно; во всяком случае, про него никто хорошо не отзывается; лично же я никому бы не рекомендовал с ним иметь дело... При всем этом управление было до самого последнего времени построено на губительном коллегиальном начале. Директора все время совещаются; из-за отсутствия настоящего дела занимаются мелочами; общий тон банка — чисто русская бестолковость и хаотическая дезорганизация...
Все это тем более печально, что вообще банку и без того трудно пробиться и завоевать себе положение и доверие на лондонском, весьма консервативном, рынке. Если только так будет идти и дальше, то я ожидаю мало хорошего... Что касается чисто финансовых его успехов, то за первый год существования результаты, я бы сказал, более неудовлетворительные, чем можно было ожидать при самом снисходительном суждении. Правда, особых крупных потерь не было, потому что с самого начала было решено не рисковать и держаться осторожно. Все же, имея сравнительно крупный капитал и большие вклады, правда, лишь от вполне определенных и известных тебе имен, можно было закончить год без дефицита, который приходится тщательно замазывать. Главная беда: слишком много директоров, русская бестолковость и отсутствие опытных английских руководителей. Нужно раз и навсегда понять, что русские банкиры были хорошими в России и никуда не годятся за границей...
Впрочем, в архивах сохранились нелестные отзывы и о самом Сукине: "Он совершенно не выдержал той роли, которая была ему поручена, перессорил многих служащих между собой, поставил ставку на английских служащих против русских и просил уже о прибавке жалованья. Все им недовольны".
Ссоры и свары раздирали банк с первых дней его существования. Сторонним наблюдателям казалось, что банк вот-вот прекратит свое существование. Но благодаря английским менеджерам и сосредоточению руководства в руках Нобеля банку удалось без серьезных потерь пережить даже мировой экономический кризис 1929-1933 годов. Однако о целях, которые ставились при покупке акций банка — национальном фонде, будущем правительстве России, со временем вспоминали все реже. Все усилия тратились на поддержание банка в жизнеспособном состоянии, но это были тщетные усилия.
Банк специализировался на валютных операциях и торговых операциях с Восточной Европой и Прибалтикой. Но во время второй мировой войны валютные операции были резко ограничены, а после ее окончания польские, латвийские и другие партнеры банка сгинули за железным занавесом. Да вдобавок отцы-основатели банка постепенно уходили из жизни или отходили от дел по возрасту.
Банк решили ликвидировать.
500 швейцарских франков
Существование наших эмигрантских учреждений переживает острый кризис с самого начала войны и массового вымирания лиц, которые с 1920-го года ведали этим делом. Ясно, что долго мы существовать не можем, но протянуть еще возможность есть. Сейчас, как Вы, может быть, слышали, идет ликвидация Лондона, который дает некоторую помощь. Но там окажется то, что называется 'американская' доля. Мы с Лондоном в связи и в контакте, они не забывают английских учреждений, но понимают, что у нас нужда больше... Меня просили ходатайствовать в Америке, где, по-видимому, такой острой нужды, какая будет в Европе, нет, чтобы из американской доли была оказана помощь Европе и, в частности, Франции.
 |
| Из части захваченного у войск Колчака золота Ленинградский монетный двор начеканил новенькие советские червонцы |
Просьба Маклакова была удовлетворена, и остатки Национального фонда были переведены в его распоряжение. В сентябре 1949 года Маклаков писал своему заокеанскому другу:
Вы интересуетесь так называемым "фондом". Кое-что еще остается... Обращение к этому фонду и выдача из него требуют тайны; приходится считаться с последствиями и от удовлетворения их просьбы, и от отказа. Денег немного... Те же, кто просят, думают, естественно, прежде всего о себе. Если давать все, что просят, повторится 20-й год, когда в несколько месяцев было истрачено все, что предполагали на несколько лет.
Бережливый Маклаков сумел растянуть средства Национального фонда еще на несколько лет. Последнее упоминание о его суммах встретилось мне в рукописном отделе Бодлеанской библиотеки в Оксфорде. Екатерина Кускова (некогда известная каждому советскому школьнику по ее злобно-сатирическому портрету в поэме Маяковского "Хорошо!"), высланная из Советской России и оказавшаяся в конце концов в Женеве, упоминала в письме к своей приятельнице летом 1954 года, что Маклаков прислал ей "из каких-то 'остатних фондов' 500 швейцарских франков".
Она и не подозревала, что первоисточник этих "остатних фондов" — золотые слитки, некогда хранившиеся в подвалах госбанка далекого сибирского городка.
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ