Со старшим тренером мужской лыжной сборной России АЛЕКСАНДРОМ ГРУШИНЫМ, чью дальнейшую судьбу сегодня будет решать тренерская конференция в Сыктывкаре, побеседовала корреспондент Ъ ВАЛЕРИЯ Ъ-МИРОНОВА.
— Ситуация вокруг мужской сборной вызревала давно, а сейчас, видимо, просто всех вас наконец прорвало.
— Я не раз высказывал свое неудовольствие командно-армейским стилем руководства сборной, прочно укоренившимся в нашей федерации, и это не могло не отразиться на моих спортсменах. Они — люди взрослые и своим поступком в Фалуне тоже выразили свое отношение к нему. Дело не в том, кто и как формирует эстафетный состав. Считаю, не было смысла обнародовать этот мелкий по сути вопрос. Корень в том, что руководство федерации в принципе не должно опускаться до формирования команды на этапах Кубка мира, где большие проблемы не решаются. Мне жаль, что разразилась столь бурная полемика в федерации, в которой накопилось много других важных проблем.— Повлекших за собой серию олимпийских скандалов?
— Сейчас руководители в первую очередь должны думать о том, как выходить из позорной ситуации, в которой российская сборная оказалась в США. Но главный вопрос ушел в тень. В то время как наш вице-президент ездит и указывает, как комплектовать команду, в России нет ни одной лыжной базы, мы не можем решить, как достойно принимать у себя этапы Кубка мира, да и вообще, лыжный спорт в стране влачит нищенское существование. За исключением сборных.
— После Олимпиады вас упрекали, что мужская сборная не добилась там запланированных результатов...
— Однако моя команда, пусть и потрепанная, поехала затем на этапы Кубка мира в полном составе. Женский же состав разгромлен полностью. Однако этот вопрос почему-то никому не дает почвы для размышлений. Наш лыжный спорт находится сейчас в тупике, и я надеюсь, что в Сыктывкаре будут обсуждаться вопросы, которые действительно стоят сейчас во главе угла. Если на конференции восторжествует объективность, значит, есть у нас положительные ростки, и лыжный спорт будет развиваться. В обратном случае мы отбросим его еще на несколько шагов назад.
— Вы намерены там бороться за свое место?
— Если мой опыт окажется не нужен и конференция решит, что я с работой не справился, спорить не стану. Действительно, в этом году я допустил ряд ошибок. Но даже в этой ситуации золотая олимпийская медаль Михаила Иванова многое скрашивает. Да, наше выступление на Играх было не совсем удачное, но после 14-летнего перерыва эту золотую награду можно считать прорывом. Слова же Акентьева о том, что я развалил мужскую команду и никакого отношения к медали Иванова не имею, не красят руководителя. Наверное, он сказал это, испытывая чувство бессилия в ситуации, когда наш лыжный спорт оказался в тупике.
— Говорят, будто бы вы подбили ребят на письмо в ОКР.
— Чушь. Я высказал свое мнение, ребята меня поддержали. Почему же взрослые люди не должны иметь своего мнения? Времена, когда стиль руководства строился по принципу "прав тот, у кого больше прав", давно миновали, но не в нашей федерации. Я считаю, что армейский стиль руководства сегодня не оправдывает себя и его надо менять. Или серьезно подумать о новом руководителе.
— Вам известно, что председатель Госкомспорта Павел Рожков заявил, что если федерация будет грубо вмешиваться в вашу работу, то она не будет аккредитована?
— Я — обыкновенный наемный работник, имеющий свои функции и задачи. Но в такой психологической обстановке, которую мне создавали руководители федерации на протяжении последнего года, работать тяжело. Ведь тренер — это человек творческий и продуктивно работать может только тогда, когда свободен. Если же на него давить и руководить каждым шагом, то возникает вопрос: а почему бы начальникам самим не засучить рукава и не начать тренировать?
— Вы считаете, что федерации не нужны?
— Наверное, нет. Раз, семь лет проработав с Ивановым, я, оказывается, никакого отношения к его золоту не имею. Это ведь не только оскорбление в мой адрес, но и в адрес спортсмена тоже. Посчитают ли руководители нужным привлекать меня дальше к работе, решать не мне. Скажут, работай — буду работать; если выразят недоверие, я соглашусь с этим решением и уйду работать в какую-нибудь экспериментальную группу.
— Вы уверены, что ваши воспитанники пойдут за вами?
— Я знаю, что большинство ребят, прошедших со мной большую школу и понявших за это время, что команда поднялась и стала Командой, пойдет со мной. Впрочем, за всю мою жизнь меня слишком часто предавали...
— Назовите хотя бы одну свою ошибку, из-за которой россияне выступили на Олимпиаде ниже своих возможностей.
— Во-первых, в погоне за скоростью передвижения мы стали отходить от сложных рельефов и упустили силовую подготовку. Во-вторых, мне нужен рабочий человек, который бы помогал ежедневно в работе, решал бы технические вопросы с приобретением билетов, с размещением. На протяжении всего летнего периода я вел борьбу за своего начальника сборов, но так она и кончилась ничейным результатом.
— Чего конкретно хотят от вас ваши начальники?
— Чтобы я работал так, как им хочется и видится. Акентьев и его окружение считают, что они тоже прошли большую тренерскую школу, а мой двадцатилетний опыт работы со сборными ими во внимание не принимается. Если им нужен обыкновенный исполнитель их воли, тогда зачем принимать на работу творческого работника? Четыре года назад, когда мне после двенадцатилетнего руководства женской командой предложили возглавить мужскую, то уверяли, что все будет нормально. Но каждый год рамки сжимались, тучи сгущались, а год перед нынешней Олимпиадой стал самым тяжелым за все мои двадцать лет работы со сборными, за которые я прошел пять Олимпиад и девять чемпионатов мира.
— В самолете, который уже выруливал на взлетную полосу аэропорта Солт-Лейк-Сити, вы оказались на грани жизни и смерти...
— И если бы меня с него в последний момент не сняли по настоянию Виталия Смирнова, а также врачей Госкомспорта и нескольких сборных страны, то в Москву привезли бы мой труп. Но мне повезло. В бессознательном состоянии меня привезли в крупнейшую клинику мира, где по новейшему методу сделали операцию.
— Обострение язвенной болезни — следствие нервотрепки?
— Очень много неприятностей было на Олимпиаде. Там наши спонсоры из компании "Роснефть" сняли для нас прекрасный дом. Но дальше руководство принял на себя представитель федерации Геннадий Раменский, в обязанности которого входили все оргвопросы — вплоть до обеспечения кухни продуктами. Все они решались с перебоями, и очень многое мне пришлось решать самому. Но самое главное — выступление моих ребят пошло не в том русле. На шикарные результаты я не надеялся. Но в эстафете и в гонке на 50 километров мы обязаны были получить медали. Проигрыш в эстафете меня поверг в шок, от которого я так и не смог отойти.
— Какова главная причина поражения в эстафете?
— Мой просчет в расстановке ребят по этапам. Если бы я Сергея Новикова поставил не на первый, а на третий этап, то, думаю, мы бы не выглядели столь жалко. Мог я настоять и на том, чтобы Новиков, который заменил откровенно плохо выступавшего Володю Вилисова, вовсе не бежал эстафету и выставить уже сыгранный состав. Ведь бывали же чудеса, когда "выпадавшие" по результатам других гонок лыжники, в эстафете собирались и выступали достойно. Акентьев упрекает меня в том, что я слишком рано, 21 января, привез команду в Солт-Лейк-Сити, а оттого, дескать, она и посыпалась. Это глупость. Двадцатого числа туда приехали норвежцы, вместе с нами австрийцы, финны, еще раньше приехал Йоханн Мюлегг. Берусь доказать, что методически в этом вопросе я был прав.