— Сегодня, после всех ваших побед, выглядит невероятным, что прошлый сезон, по большому счету, у вас не получился. Да и начало нынешнего вроде бы не предвещало таких феноменальных достижений. Что же с вами происходило тогда?
— Кризис. Сколько бы ни работал, все шло не так, как хотелось. Почему? Ну, наверное, в жизни вообще так не бывает, чтобы всегда хорошо... Я понимал — что-то не так, пытался летом измениться. Больше что ли концентрировался именно на спорте... Но, как ни удивительно, стало еще хуже — помните, как я катался на Играх доброй воли в сентябре?— А потом перестали думать о спорте?
— Скажем так: я решил опять стать таким, какой я есть — гулять, разговаривать, чуть-чуть меньше места в жизни отводить фигурному катанию. Сейчас думаю, что тот кризис был неизбежен. Надо было просто через все это пройти.
— Психолог Рудольф Загайнов, который работал с вами, действительно помог?
— В чем-то, конечно, помог. В какой-то момент он натолкнул меня как раз на эту мысль — о том, что трудные моменты бывают в жизни каждого, что на самом деле ничего не потеряно и нужно продолжать. Потом, непосредственно в ходе соревнований, он помогал. Я, например, не могу разминаться с Татьяной Анатольевной (Тарасовой — тренером Ягудина.--Ъ). Она очень нервничает, и мне передается ее волнение. То же самое к Коле Морозову, нашему хореографу, относится. Я их сам к бортику во время разминки отправлял... А с Рудольфом Максимовичем проще настроиться. Мы говорим не о фигурном катании, а совсем о других вещах, о пустяках в принципе. Он может спросить: "Суши тебе нравится?" Но в минуты перед выступлением мне это и нужно — просто забить чем-то голову. А когда ты один, то невольно начинаешь думать о том, что вот тебе сейчас выходить на лед... И все же скажу, что в первую очередь изменил себя я сам. Если бы не смог найти для этого внутренние силы, никакой психолог не спас бы.
— Здесь, в Нагано, рядом с вами Рудольфа Загайнова не было...
— Он просто смертельно устал после Олимпиады, и мы дали ему возможность поехать к себе в Питер, отдохнуть. Думаю, в следующем сезоне мы продолжим сотрудничество.
— Раз обратились к психологу, следовательно, человек вы внушаемый?
— Как раз нет. Себя, что называется, накрутить могу, а вот другим не верю. Это должен быть очень близкий человек, чтобы я ему поверил. Но, наверное, даже ему трудно бороться с тем, что у меня в голове.
— Рискну предположить, что ваш тренер — исключение: уж Татьяне Тарасовой вы наверняка доверяете безгранично...
— Да мы по многим вопросам до сих пор спорим! Но это, может, и хорошо, что у нее есть свое мнение, а у меня свое. Главное, беря что-то из каждого, мы в конце концов приходим к общей точке зрения. Хуже тому, кто полностью соглашается с тренером и делает все, что он хочет. Тренер не всегда прав.
— Выходит, ваши с Татьяной Тарасовой отношения — это отнюдь не сплошная идиллия, как многим представляется?
— А может ли серьезная работа быть идиллией? Тем более когда сходятся два, в общем-то, тяжелых человека. Ведь и у нее, и у меня характеры тяжелые... Но мы, как видите, выход находим. И расставаться из-за характеров было бы глупо. Такие программы, какие ставит мне Татьяна Анатольевна с Николаем Морозовым, больше мне никто не поставит.
— Вернемся к осени. Положа руку на сердце, скажите, в Брисбене, на Играх доброй воли, где вы катались для себя, мягко говоря, не лучшим образом, вам верилось, что впереди вас ждет такой сезон?
— Нет, я был в шоке. От того, как я уже сказал, что, изменив после чемпионата мира в Ванкувере свою жизнь, как мне казалось, в лучшую сторону, сделал себе, наоборот, еще хуже... Уверенность приходила постепенно. Помню, после Игр доброй воли был полупрофессиональный турнир. Так вот на нем я гораздо больше нервничал, чем на Олимпиаде. Но потихонечку — турнир за турниром — успокаивался. Здорово, что я выиграл финал Grand Prix в декабре: тогда я понял, что могу выиграть все. Без него, думаю, мне победить на Олимпиаде было бы в 50 раз тяжелее.
— Сегодня даже те, кто не разбирается в фигурном катании, знают о самой, наверное, больной теме в этом виде спорта — судействе и регламенте соревнований. Вариантов реформ предлагается немало. Вам какие-то из них импонируют?
— Что касается регламента соревнований, то я бы не менял ничего. Ну, может быть, в одиночном катании освободил бы первую десятку от квалификации, избавив лучших от перегрузок. Пусть было бы как на Олимпийских играх — короткая и произвольная программы. Да и против существующей системы судейства я лично ничего не имею. Не вижу, во всяком случае, чем могут помочь эти реформы. Вот предлагают, чтобы компьютер выбирал, чьи голоса учитывать при выставлении оценок. Но ведь есть человек, который делает программу для этого компьютера. Следовательно, и тут у того, кто очень хочет, появляется возможность влиять на ситуацию. Или предлагают оценивать лишь прыжки. Не спорю, прыжки — важный элемент. Но фигурное катание — это же не только они, а еще вращения, шаги, скольжение. Тимоти Гебел, допустим, прыгает хорошо, а руку за всю программу два раза поднимет.
— Нынешняя система, согласитесь, на Олимпиаде дала серьезный сбой...
— Но скандалы же не каждый год случаются и даже не раз в десять лет. Любая система несовершенна.
— А разве все равно, какие страны представляют арбитры в бригаде? В Солт-Лейк-Сити вы говорили о другом...
— Я и в самом деле очень счастлив, когда в бригаде нет российского судьи. Почему-то все хотят, чтобы был свой арбитр. Но вот Тимоти Гебел, например, тоже не любит, когда его судят американцы. Всегда ведь есть любимые и нелюбимые фигуристы, а я, так получается, у соотечественников попадаю в число нелюбимых...
— А были прецеденты, когда, как вам кажется, "свой" судья старался помешать вам?
— Финал Grand Prix. Там я выиграл, но вот арбитр из России поставил меня на второе место.
— А правда ли, что пару лет назад канадская федерация фигурного катания приглашала вас к себе — выступать за Канаду?
— Правда. Я отказался. Я хоть и живу в Америке, горжусь тем, что русский. И хорошим фигуристом стал, быть может, только потому, что вырос в России. Бороться до конца — это ведь наша национальная черта... Нет, у меня и в самом деле есть проблемы в отношениях с Федерацией фигурного катания России, российскими судьями. Но я знаю, что если буду в два раза лучше остальных, то, что бы ни происходило вокруг, выиграю.
— То есть в прошлом году Евгений Плющенко, который отнял у вас титул чемпиона мира, был "в два раза лучше", чем вы?
— Не в два раза, но лучше, конечно. Догоняющему всегда легче. А тому, кто владеет титулом чемпиона мира, напротив, с каждым годом становится все труднее его удержать: я это по своему опыту узнал. В Ванкувере я видел, что Плющенко стабильнее меня, свежее...
— Раздражало то, что вас обыграл именно он?
— Когда проигрываешь, уже не важно кому. А мои якобы имеющие место конфликты с Плющенко... Поверьте, никаких плохих чувств по отношению к нему я не испытываю. По-моему, тренер Евгения Алексей Мишин просто плохо переносит всю эту сопутствующую острой борьбе обстановку, он как бы весь в ней. Отсюда все эти резкие заявления. Вот Татьяне Анатольевне все равно: ей главное, чтобы я откатался хорошо.
— Но создавалось впечатление, что и с вашей стороны какое-то давление на соперников было. На чемпионате Европы в Лозанне, например, Рудольф Загайнов откровенно намекал журналистам, что, если Плющенко хочет стать олимпийским чемпионом, ему надо уйти к Тарасовой...
— Все, что я хотел сказать о Мишине, я сказал на пресс-конференции после победы в Солт-Лейк-Сити. Повторю еще раз: Алексей Николаевич сделал для меня очень многое. Прыжки он фактически мне поставил — четверному я у него научился. И плохого я про Мишина ничего никогда не говорил и говорить не собираюсь. И просил тех, кто работает со мной, быть сдержаннее. Но Рудольф Максимович, видимо, тоже, как Мишин, слишком переживает эту спортивную борьбу.
— Вы с Мишиным общаетесь?
— Общаемся. Привет, до свидания, поздравления с успехом...
— На этом чемпионате Плющенко не было. Легче кататься, когда нет конкурентов?
— Почему — нет конкурентов? А Такеси Хонда, Тимоти Гебел — фигуристы, которые не стоят на месте, постоянно прогрессируют? Конкуренция у нас, поверьте, всегда есть. И выигрывать совсем непросто. Тем более когда публика смотрит за каждым твоим движением.
— У вас много друзей среди фигуристов: лучших же, как правило, не любят?
— Я с фигуристами мало общаюсь. Но не по этой причине. Когда ты и так все время в фигурном катании, еще и говорить о работе после нее слишком утомительно. У меня в Америке есть друг доктор, друг женщина, которая работает в банке. У них другие проблемы. Говорим о чем угодно, только не о фигурном катании.
— Вам не обидно, что этот сезон остался позади? Полагаю, что дальше вам будет гораздо тяжелее — стимулов-то, по сути, не осталось.
— Наверное... Мне было трудно заставить себя сюда, в Нагано, приехать. Помню, как четыре года назад выступал здесь же на Олимпиаде. Воспринималась она как обычный турнир, где соревнуешься за медаль. А когда знаешь, что можешь победить, это совсем иные ощущения, совсем другие нервы. Сколько я их уже потратил... Тяжело даже не физически, а психологически. Голова устала, отказывалась работать. Но самый сложный момент я уже преодолел, заставил все-таки себя после Олимпиады начать кататься.
— Вы, кажется, хотите написать книгу?
— Уже сел за нее — перед Олимпиадой. Какая будет книга? О моей жизни, очень откровенная. Людям интереснее читать о том, о чем они не знают. А они не знают всего, через что я прошел.
— Слухов о вас ходит много. Говорят, например, что знаменитый антрепренер Том Коллинз (Tom Collins) выгнал вас из своего популярного профессионального тура. Причем выгнал из-за пристрастия к спиртным напиткам...
— Не знаю, откуда это пошло: якобы выпил, подрался... У меня одно объяснение: слухи и скандалы возникают вокруг тех, кто выигрывает. А с Коллинзом у нас действительно возник конфликт, и я был вынужден покинуть его тур. Реальная причина, почему он решил разорвать со мной договор, мне неизвестна. Прошлой осенью Коллинз мне звонил, приглашал к себе снова. Я ему сказал: "Том, сначала, пожалуйста, извинись".
— Ну и как?
— Он извинился. Так что, скорее всего, я вернусь в его тур. С радостью вернусь. Профессиональные шоу — это же часть моей работы.
— Значит ли это, что вы расстаетесь с любительским спортом?
— В профессионалы я точно не ухожу, буду продолжать кататься. Профессиональное фигурное катание, кстати, в Америке уже не такой прибыльный бизнес, как раньше. Экономика на спаде, люди не готовы платить большие деньги за билеты.
— Неужели не появлялось мысли бросить "чистый" спорт, который отнял столько сил?
— Сейчас, по крайней мере, мне легче, чем было недавно. Чувство такое, что закончился обычный сезон... Ну не обычный, конечно,— сделал все, что можно было. Зато осознание этого раскрепощает: можно позволить себе теперь, когда главная цель достигнута, заняться экспериментами. Буду искать что-то новое. Мне, скажем, уже давно хотелось попробовать сделать программу на современную музыку. Но времени обкатать ее в олимпийский сезон не было бы. Может, буду брать уроки танцев — современных, опять же... Идея короткой программы уже, к слову, есть. Мне кажется, она должна получиться любопытной — быстрой, заводной... А если говорить о прыжках, то хочу сделать четверной сальхов.
— Когда же будете отдыхать?
— До 20 августа я занят: в олимпийский год всегда много шоу. (Улыбается.) Стоять не пьедестале здорово, однако приходится и деньги зарабатывать.