На экраны вышел фильм Ридли Скотта (Ridley Scott) "Черный ястреб" (Blach Hawk Down), претендент на четырех "Оскаров" — за режиссуру, операторскую работу, монтаж и звук, из которых он заслуживает как минимум двух статуэток.
Подобно тому, как идея мира во всем мире потерпела фиаско и стало ясно, что человечество обречено на войны, точно так же оно обречено на батальные фильмы. Мода на них возвращается каждые десять лет: своего рода сезонное обострение. После "Рядового Райана" (Saving Private Ryan), "Врага у ворот" (Enemy at the Gates), "Тонкой красной линии" (The Thin Red Line) и "Перл Харбора" (Pearl Harbor), пережевывавших легенды второй мировой, дело дошло до войн современных. Ридли Скотт, успев погостить и в далеком будущем ("Чужой", Alien; "Бегущий по лезвию", Blade Runner), и в далеком прошлом ("Гладиатор", Gladiator), озаботился новейшей историей.
Выбор режиссера пал на эпизод миротворчества в Сомали, где очередной местный фюрер устроил резню и гуманитарную катастрофу, уморив голодом 300 тысяч соплеменников. Американцы в результате пятнадцатичасовой операции спецназа 3 октября 1993 года укокошили еще тысячу сомалийцев. Сами же потеряли всего 18 человек — и сочли это страшным провалом. Это в Африке, а также у нас людей не особенно считают: буквально в те самые октябрьские дни в Москве расстреляли Белый дом. У американцев счетчик потерь работает безотказно и потом непременно зашкаливает в другую сторону: Перл Харбор оборачивается Хиросимой, а драма в Сомали — пускай на экране — вырастает до масштаба библейской трагедии.
История кино, не только американского, знает случаи, когда инсценировка догоняла по грандиозности само событие: ради съемок разрушались городские кварталы, снаряжались целые армии с лазаретами и проститутками, сжигались напалмом леса, случались и человеческие жертвы. В данном случае экранный образ даже перегоняет реальность. Ридли Скотт не жалеет ни сил, ни красок, чтобы изобразить земной ад — простреливаемый пулями и ракетами Могадишо, огромный каменный мешок, кишащий тараканами — простите, аборигенами — с хищными белыми зубами и фанатичным блеском в глазах. Когда толпа чернокожих выносит на руках обомлевшего спецназовца и ее останавливает от расправы приказ "Мохаммед Фара Айдид велел считать этого белого живым и пленным" — мы понимаем, что попали в страшный сон наяву.
Ридли Скотт решительно отказался от "тонкой черной линии", отделяющей хороших от нехороших. Режиссера, который показывает сомалийцев ненамного более симпатичными, чем Алексей Балабанов чеченцев, уже успели мягко упрекнуть в политнекорректности. Нет-нет, он лично никого не обидел, но сделал еще хуже: лишил африканцев вообще всякой личности, лица, мотивов поведения. Дикари да и только: хотят жить по-своему и убивать просто так, а самые продвинутые бросают в лицо иноземцам: "Вы даже не курите, у вас длинная, скучная, неинтересная жизнь".
Однако разве белые герои фильма, которых играют звезды немалого калибра, существенно отличаются от своих противников? Может, это и соответствует реалиям войны, но уже через несколько минут после начала боя их невозможно отличить друг от друга, ибо на каждом застыла маска из грязи и крови. Не знаю, о чем думал Скотт, вкладывая в уста Эвана Макгрегора (Ewan McGregor), Сэма Шепарда (Sam Shepard) или Джоша Хартнетта (Josh Hartnett) самые клишированные фразы, вот уже полвека уныло кочующие из одного военного фильма в другой. Типа "Скажите моим родителям, что я честно дрался". Типовой ответ умирающему: "Ты сам им об этом скажешь, дружище". (Отметим в скобках, авторы русского дубляжа немало поработали, чтобы усилить эффект обезлички. Спецназовцы в разгар битвы изъясняются на экране как джентльмены из лондонского клуба, и публика облегченно вздыхает, когда наконец слышится: "Долбаные козлы! Мы тебя чуть не пристрелили на хрен".)
Вселенская свалка увидена словно бы из космоса. Изображение и звук — вот два подлинных героя фильма. Симфония свистящих пуль звучит как одно из самых вдохновенных музыкальных творений человечества. С помощью сенсорных устройств запечатленная с воздуха битва в вытравленном "монохроме" видна нам так же, как видна генералу Гаррисону, руководящему операцией, но бессильному изменить ее ход. Польский оператор Славомир Идзяк (Slawomir Idziak) в свое время снимал камерные фильмы Кшиштофа Кесьлевского с такой же "высшей точки зрения", которая символизировала присутствие Бога. В фильме Скотта, где камеру держит та же мощная рука, тоже есть невидимый свидетель земных баталий — возможно, "чужой", посланец других миров, инопланетянин.
"Черный ястреб" с небольшими поправками напоминает какую-нибудь "Сталинградскую битву" Чиаурели — когда кинематограф плевать хотел на тонкости человеческих индивидов. Но смысл у Скотта получается принципиально иной.
Он точно так же плюет на вождизм, политику и американские ценности в узком смысле слова, предпочитая глобальное видение войны как способа выживания, как кровавой мужской спайки на уровне инстинкта, который в момент боя безошибочно равняет цивилизаторов и дикарей.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ