Выступая на расширенной коллегии Министерства обороны, президент Ельцин говорил о небоеспособности армии: "Разложение некогда стройного военного механизма... заходит так далеко, что несет потенциальную опасность для российского общества... У нас почти нет боевых соединений на западе и юге. Как оказалось".
Вероятно, ингушско-осетинский конфликт приоткрыл перед президентом перспективу, давно увиденную пессимистически настроенными военными экспертами: армия, до поры до времени справлявшаяся с задачей пугать Запад, оказывается не в состоянии в случае надобности пугнуть своих сограждан. Более того, диспропорция между огромной массой chere a canon и малым числом боеспособных элитных частей грозит тем, что с ростом числа горячих точек все наличные гвардейские части завязнут в очагах нестабильности.
Между тем в верхах распространяются довольно пессимистические взгляды на перспективы межнационального мира. Прибыв в Краснодар, Егор Гайдар заявил: "Этот регион для нас, пожалуй, самый сложный. Северный Кавказ стал центром межнациональных конфликтов. Но вместе с тем он является еще и важнейшим для России транспортным узлом в торговле с зарубежьем".
С распадом СССР России достался, по сути дела, лишь один крупный торговый порт на Черном море — Новороссийск, связанный с центральной Россией единственным крупным железнодорожным узлом — Ростовским. Дальнейшая ливанизация Северного Кавказа грозит фактически лишить Россию выхода к Черному морю. О том, что такая перспектива не считается вовсе невероятной, свидетельствуют спешные переговоры России с крымским руководством на предмет использования феодосийского торгового порта.
На встрече с работниками прокуратуры Руслан Хасбулатов указал, что "надо решительнее привлекать за призывы к насильственному свержению конституционных органов власти как ультраправых (единичные случаи применения к ним прокурорских мер, правда, есть), так и ультралевых (а тут и единичных случаев нет)".
Если отбросить негодную версию, согласно которой Хасбулатов решил вступить в борьбу с ультралевой Валерией Новодворской, остается предположить, что в качестве левых кандидатов в казенный дом он числит, во-первых, лиц, допускающих введение президентского правления (вице-премьера Валерия Махарадзе, теперь уже экс-вице-премьера Михаила Полторанина, Гавриила Попова), во-вторых, сторонников досрочного прекращения полномочий ВС (руководство "ДемРоссии") или созыва Учредительного собрания (Анатолий Собчак, тот же Попов, Российский учредительный союз). При этом, поскольку Хасбулатов видит явный дисбаланс в действиях прокуратуры, логично ожидать, что в случае укрепления конституционных органов в первую очередь достанется как раз не патриотам, а демократам.
Михаил Полторанин в интервью, данном загодя, но опубликованном как раз в день отставки, грубо сравнил Ельцина с Горбачевым: "Был президент Союза. Худо-бедно он пытался что-то реформировать. Был ЦК с его пленумом, и был съезд КПСС. И висела постоянная угроза Горбачеву — отставкой. Он маневрировал, маневрировал, пока не стало ни страны, ни президента". Теперь, по мнению Полторанина, "на новом витке и в новом качестве" есть то же самое (ВС — ЦК КПСС, съезд народных депутатов — съезд КПСС) и Ельцин, который "тоже отходил, маневрировал, искал компромисс, снимал напряжение, а сегодня дошел до той черты, которую переступать нельзя".
Для Ельцина, как политика, в каком-то смысле "Горби и сейчас живее всех живых": зациклившись на соперничестве с Горбачевым, Ельцин по-прежнему болезненно ревнив к давно уже поверженному противнику, и самоутверждение в тезисе "Я-то не Горбачев" для него чрезвычайно важно. Поэтому худшего оскорбления, чем открытое сравнение горбачевской агонии с агонией ельцинской, придумать невозможно. Похоже, столь чудовищная бестактность сыграла определенную роль в стремительном низвержении президентского соратника и, как полагают непримиримые патриоты, собутыльника.
Похоже, президент России вообще устал от оскорблений и впал в нервозность. Заявление его пресс-секретаря по поводу патриотической версии "Б. Н. Ельцин — агент ЦРУ" содержит выражения "верх политического аморализма и нравственного падения", "политические мерзавцы, подписавшие этот пасквиль", и заключается призывом: "Хочется надеяться, что ВС, его руководство, лидеры политических фракций, депутатский корпус, отстаивающий интересы не кучки политических прохвостов, а населения страны, дадут надлежащую, в том числе и правовую оценку такого рода провокациям".
Лексика заявления и его императивное завершение ставит президента перед необходимостью сказав "а", говорить "б". Если "ВС, его руководство, лидеры политических фракций, депутатский корпус" проявят нерасторопность в оценке действий "политических мерзавцев" (а это более, чем вероятно), тогда по необходимости придется сделать вывод, что надежды президентской пресс-службы оказались неосновательны, и законодательный корпус действительно, пренебрегая интересами страны, отстаивает интересы "кучки политических прохвостов", и понятно, что следует сделать с таким парламентом. Но поскольку реально что-то сделать с парламентом президент вряд ли может, грозное заявление может повиснуть в воздухе и создать весьма нежелательное для Ельцина ощущение злобного бессилия президентской власти.