Вчера в Москве состоялась пресс-конференция комитета по установке памятника Иосифу Бродскому в Санкт-Петербурге. Памятник будет выбран в результате открытого конкурса, который пройдет в три этапа. Организатором конкурса выступает Альфа-банк, который выплатит победителю $15 тыс.
Памятники — такая вещь, что установление их всегда чревато какой-то дрянью. Об этом стоит вспомнить для того, чтобы оценить происшедшее; пока инициаторы установки нигде не оступились. Ни один из членов жюри не высказал своих пожеланий относительно вида памятника. Никто не подчеркивал, что покойный Бродский считал его самым близким другом. Никто не говорил о необходимости установить памятник к юбилею Петербурга и не упоминал, что Иосиф Бродский — любимый поэт президентской администрации или губернатора Санкт-Петербурга. Тактичность оргкомитета производила ощущение неловкости.
Московская процедура постановки памятников, которая предполагает славословие мэру за щедроты, славословие увековечиваемому за преданность Москве и мэрии и любое иное прямое и незастенчивое изъявление преданности начальству, все ставит на свои места: какие люди — такие и изваяния. Здесь же вице-президент Альфа-банка Александр Гафин вопреки всякой пиаровской логике подчеркивает, что это не банк ставит памятник поэту Бродскому. В результате организаторов было очень жалко из-за ужасности дела, с которым они связались.
Проблема очень проста, но не очень разрешима. Иосиф Бродский — одно из самых высоких достижений русской культуры за все время ее существования. Школа русского ваяния, усилиями которой он должен быть увековечен, в настоящий момент находится в одном из самых своих худших состояний. Из чего с необходимостью следует, что величайшему поэту поставят гадость, и мысль об этом плохо переносима.
К чести устроителей следует сказать, что всеми способами они попытались оттянуть эту перспективу. Тактика проведения конкурса в три этапа — это тщательные правила по технике безопасности от скульптуры: открытый конкурс без места (на Васильевском острове вообще), конкурс лучших работ на конкретном месте, выбранном комитетом по архитектуре Санкт-Петербурга, заказной конкурс шести финалистов с правом реализации проекта. Но, увы, это не способ получения лучшего проекта, но способ отсеивания худших. Пока не останется один, который нельзя отсеять в силу его единственного числа. А что это будет — страшно подумать.
Этому закамуфлированному страху и были посвящены выступления участников пресс-конференции. Сергей Юрский говорил, что не представляет себе памятника Бродскому в Петербурге. В Петербурге он знал одного человека, в Нью-Йорке — другого; единственное, что он хочет,— чтобы это был человек, но не знак. Чувствовалось, что больше всего ему бы хотелось увидеть этого человека живым, но человек умер, и памятником его не воскресить. Борис Мессерер сказал, что видит Бродского с саблей на коне (высказывание в жанре "меня не спрашивайте").
После их выступлений отчасти оставалась надежда на заграницу, тем более что конкурс объявлен международным. Однако президент Фонда Соломона Р. Гуггенхайма Томас Кренц (Thomas Krenz), который в этой ситуации должен был бы произнести что-нибудь вроде обещания использовать все свое влияние для привлечения скульптурных сил Запада, вместо этого сначала заговорил о Бродском как-то даже неожиданно лично для чиновника и бизнесмена такого ранга, а потом сказал, что Бродский плохо принимал язык современного искусства и он не представляет себе, какой бы памятник Бродского устроил. "Однажды он сказал мне, что его любимый художник — Филонов",— после некоторой паузы произнес Кренц и недоуменно пожал плечами. Стало ясно, что тут особых перспектив тоже не намечается.
Думалось, что, может быть, лучше бы его, памятник Бродскому, не ставить вовсе. Есть ведь книги — хватит для памяти. Но, с другой стороны, нельзя отказать в логике Александру Гафину: "Я думаю, что это долг моего поколения". Что же делать самому нереализованному поколению советской интеллигенции, если у них нет великого скульптора, а есть великий поэт? Ждать, пока народится ваяние? Так ведь можно и не дождаться.
Правда, если Бродский — их поэт, то их поэзия переросла поколенческие рамки, чего не скажешь об их пластических вкусах. Люди этого поколения составляют большинство и в жюри, и в экспертном совете, так что памятник, скорее всего, они скрепя сердце выберут в знакомой им эстетике, считая ее неизбежным, но все же приемлемым злом. То есть в трогательном, но безнадежно устаревшем стиле трагических шляп Беллы Ахмадулиной. Отчего становится еще грустнее.
Остается надеяться на чудо. Но тут стоит сказать, что великий поэт — это как раз чудо, и что он выкинет, даже после смерти, заранее не предскажешь. Конкурс на памятник Бродскому один в один (кроме зарубежного участия) списан с программы конкурса на памятник Пушкину на Тверском бульваре. Состояние русского ваяния в этот момент было, как обычно, ужасающим. Достаточно взглянуть на мраморного "Мужика в беде" в Третьяковке, чтобы в этом убедиться. Александр Опекушин ни до, ни после этого памятника не проявил себя хорошим скульптором. Но Пушкин его вытянул. Так что надежда есть.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН