Второй международный фестиваль балета "Мариинский" принял первый заезд приглашенных звезд. Премьер сразу нескольких западных трупп Владимир Малахов вышел в "Шопениане" и "Петрушке", солист Большого театра Николай Цискаридзе станцевал Золотого Раба в "Шехеразаде".
Хотя первым фестивальным спектаклем была свежая "Золушка" Алексея Ратманского (см. Ъ от 7 марта), истинной open-night выглядел вечер балетов Фокина. Возбужденные балетоманы, сверкая цветочными вениками, теснились под козырьком парадного входа, кассу в фойе брали штурмом."Малаховцы" громко и притворно сожалели, что "Шехеразада" с "вражеским" Цискаридзе поставлена в середину вечера — невозможно свалить из театра сразу после выступления кумира. Возбуждение в зале заставляло вспомнить о легендарных временах "козловистов" и "лемешевистов", когда на "Евгении Онегине" зал пустел наполовину аккурат после убийства любимого тенора в партии Ленского. Разница в том, что все три центральные мужские партии в балетах Фокина, поставленные когда-то для Вацлава Нижинского, рассчитаны на один танцевальный тембр, и это подстегивало ревнивое любопытство сторон. Чистоту пятых позиций, мягкость приземлений после прыжков и количество сверченных туров отслеживали с азартом футбольных болельщиков.
В этом негласном соревновании Владимир Малахов сделал ставку на стабильность. В "Шопениане" его сдержанно корректный танец предъявил сумму исключительных профессиональных данных: неслышные прыжки расчерчивали сцену плавными дугами, партерные движения позволяли оценить игру красивых стоп, вальсовые кабриоли — мягкость мышц и идеальную координацию, перешептывания с сильфидами — уверенное владение дуэтом. Тем не менее оправданным выглядело невыносимое замедление темпов. Поддавшись искушению неторопливо посмаковать нюансы в образовавшихся лакунах текста, солисты (партнершами Малахова были Жанна Аюпова, Дарья Павленко, Ирина Желонкина) превратили "Шопениану" в лирический кисель. Удержать форму целого помог кордебалет: явно почищенный по случаю приезда гостей, он был сдержан, собран и точен.
Но эта же страсть к порядку окончательно превратила в капустник и без того нелепую "Шехеразаду", оставшуюся в репертуаре с тех времен, когда население поголовно напяливало на себя турецкие кофты с люрексом (после премьеры "Золушки" с дизайном Уткина-Монахова понимаешь, что либо "Золушка", либо "Шехеразада" должна из театра исчезнуть). Гаремные танцы напоминали пионерскую спартакиаду. Убитые в кровавой резне неверные жены и рабы-любовники лежали аккуратно, как кильки в банке. Впрочем, Николай Цискаридзе выделился бы и на более энергичном фоне. Разубранный так, что блестки отражались даже в планшете сцены, он все же оказался первым, кто, сняв с партии многолетние штампы, оспорил лучшего Золотого Раба Мариинки Фаруха Рузиматова. Как и все честные танцовщики, Цискаридзе предварительно ознакомился с фотодосье на Вацлава Нижинского, как и все, тщательно стилизовал позы, отточил мгновенные приземления сжимающегося в комок тела и преданные взгляды на госпожу (роскошно-декоративную Зобеиду Ирмы Ниорадзе). Но только он, не страшась выглядеть смешным, сумел творчески освоить то странное, почти детское лукавство, которое сквозит в фотографиях Нижинского, превращая его Золотого Раба в ориентального Керубино.
Малахов, разучивший "Петрушку" специально для фестиваля, напротив, был далек от мысли экзаменоваться по балетной истории. Больше похожий на меланхоличного Пьеро, чем на невротичного Петрушку, он отказался от самопрезентации и предпочел оставить поклонников несколько разочарованными, чем нарушить ансамблевый баланс. Благо партнерша ему досталась одна на весь вечер: обаятельно разыграв женственный идиотизм деревянной куколки Балерины, Жанна Аюпова взяла реванш за пресную "Шопениану". Но поклонники все равно ликовали: количественное превосходство их кумира в любом случае позволило считать этот вечер бенефисом Владимира Малахова.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА