В России создана инфраструктура благотворительных организаций, способных полноценно удовлетворить спрос бизнеса на социальные проекты. Однако компании обращаются к профессиональным благотворителям не часто. Именно поэтому корпоративная благотворительность в России бессистемна и неэффективна, считает директор российского представительства британского благотворительного фонда Charities Aid Foundation ОЛЬГА АЛЕКСЕЕВА.
— Сколько сейчас в России некоммерческих организаций (НКО) и как они распределены по регионам и сферам деятельности?
— Всего у нас зарегистрировано около 350 тыс. НКО. Больше всего их в Москве — около 20 тыс. Много и в ряде регионов — в Нижегородской области, Петербурге, Сибири. Если брать все НКО, включая общества цветоводов, то больше всего именно разнообразных "обществ цветоводов", спортивных обществ и прочих, которые не являются благотворительными организациями и работают исключительно на своих членов.Вторая крупная часть некоммерческого сектора — так называемые благотворительные учреждения вроде центров реабилитации, детских театров, приютов, телефонов доверия и т. д. И наконец, интересующая нас прослойка, "вес" которой в общем количестве НКО примерно 10%,— это благотворительные фонды. Их уставная задача — раздавать гранты. Но так делают далеко не все. В основном финансированием благотворительности занимаются иностранные фонды, но есть и российские, например фонд Потанина. Вторая группа фондов — это те, кто оказывает какие-то услуги. Зачастую они работают на коммерческой основе, а фонд для них — удобная юридическая форма. Самая же известная в обществе группа фондов — те, что созданы в качестве "крыши" для коммерческих организаций. Таких всего 1% от общего количества благотворительных организаций, но они имеют большие обороты, фактически ведя коммерческую деятельность.
— Когда в стране появились деньги на корпоративные социальные программы?
— C 1998 года ситуация стала меняться к лучшему. Раньше был угарный такой капитализм — люди просто иначе относились к деньгам. А сейчас они купили предприятия, появились долгосрочные инвестиции. И появилось желание как-то структурировать благотворительную деятельность. А поскольку многие предприниматели обожглись на благотворительности еще до кризиса, теперь они не хотят кидаться деньгами. То есть бизнесу нужны благотворительные организации нового типа — понятные, ясные и прозрачные. Что до количественной оценки, могу сказать, что пожертвования со стороны российских компаний постоянно растут. Сейчас бюджет Charities Aid Foundation (CAF) на 70% наполнен российскими деньгами. При этом в прошлом году мы зарегистрировали 50% российских пожертвований, а в позапрошлом — всего лишь 15%.
— Приведите пример удачной благотворительной программы.
— Американская алюминиевая компания Alcoa три года назад решила построить под Чеховом фабрику по производству крышек для пластиковых бутылок. Но они столкнулись с вечной российской проблемой: в поселке с населением 6 тыс. человек среди рабочих процветало пьянство, семейный деспотизм и наркомания. В течение трех лет Alcoa финансировала благотворительную программу, которая фактически перестроила социальную сферу этого района. Там появились службы по борьбе с алкоголизмом, телефон доверия, приют, началась профилактическая работа в школах. К своему социальному проекту Alcoa привлекла московский фонд НАМ ("Нет алкоголизму и наркомании") и благотворительную организацию "Перспектива", которая работает с инвалидами. Этим двум организациям выделили средства, они приехали в район и начали работу с местными социальными работниками, благотворительными организациями и просто людьми. Те, в свою очередь, стали более активно создавать социальные службы, участвовать в благотворительных проектах. На предприятии Alcoa сегодня работает около 100 человек, и компания тратит на социальные проекты в районе $25 тыс. в год. Но этого хватает не только на улучшение социальной атмосферы. Также укрепились отношения Alcoa с местной администрацией, в городском масштабе ослаб рэкет со стороны чиновников.
— Как оценить эффект от корпоративных благотворительных мероприятий?
— Это сложная работа. В России мы только сейчас подходим к тому, как оценивать социальные проекты компаний. А в Англии CAF проводит такие измерения уже в течение десяти лет. Для этого отобрана группа компаний, которая вместе с CAF вырабатывает систему оценки корпоративной благотворительной политики. Прямой эффект от благотворительности измерить сложно. Это не маркетинг. Благотворительность не должна быть выгодной. Иначе это не благотворительность. Но опосредованно она очень выгодна.
— Реализует ли социальную политику малый и средний бизнес?
— По большому счету ему сейчас не до того. В регионах он сам борется за выживание. Но мы уже много лет поддерживаем в России создание так называемых фондов местного сообщества, которые работают преимущественно с малым бизнесом. Например, донором Фонда Тольятти является один местный банк, который по всем понятиям является средним бизнесом. Банк ежегодно выделяет фонду средства на поддержку профилактики наркомании. А фонд организует "очаги" социального партнерства на базе школ, военно-спортивных клубов. Прозрачность отношений между банком-донором и фондом достигается за счет того, что "добро" на реализацию проектов Фонд Тольятти дает по итогам конкурса, заявки на который подают те самые школы и клубы. Банк выигрывает, оздоровляя атмосферу в городе. Ведь малые и средние предприниматели хотят вести бизнес в здоровой среде. Они не хотят работать там, где вечно кого-то убивают, где социальная напряженность, где в любой момент может начаться чехарда во власти. В любой стране так: как только регион становится неблагополучным, оттуда немедленно начинается отток капитала. Зачем нам в России новые Гарлемы? Банк, спонсируя общество, понимает, что он будет нормально работать в том регионе, где есть нормальный потребитель его услуг.
— Почему же тогда большинство предпринимателей сомневаются в эффективности благотворительных организаций?
— Потому что для них благотворительность — это отдать телевизор в детский дом. Я знаю, что давать деньги директору детского дома — все равно что выбросить их в мусорку. Детский дом — страшно неэффективное учреждение. Представьте себе пионерский лагерь, откуда никогда не забирают домой. Нужен вам в такой ситуации телевизор? Дотировать нужно не детские дома, а социальные программы, цель которых — чтобы дети туда никогда не попадали.
Случаются и курьезные случаи. Как-то мы закупали электронные весы для детской поликлиники. И я писала отчет перед западной организацией, которая выдала на это деньги. В английском есть два слова, которые обозначают весы,— weights и scales, причем у второго слова есть еще одно значение — "гантели". И вот меня схватили за руку. Из-за границы приходит гневное письмо такого рода: "На что вы деньги тратите? Зачем новорожденным гантели?"