Балет возобновление
Лондонский Ковент-Гарден возобновил "Анастасию" Кеннета Макмиллана на музыку Петра Чайковского и Богуслава Мартину — балет английского классика о якобы выжившей княжне Анастасии, младшей из дочерей Николая II. В российских кинотеатрах "Анастасию" в записи с примой Королевского балета Натальей Осиповой в заглавной партии покажут 11 декабря. МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА посмотрела балет живьем в Лондоне, но со вторым составом.
Свою первую версию "Анастасии" Кеннет Макмиллан поставил в 1967 году для Немецкой оперы в Берлине. Это был одноактный балет, основанный на истории Анны Андерсон — пациентки психиатрической больницы, долгое время выдававшей себя за спасшуюся от расстрела дочь последнего российского императора Николая II. Спустя четыре года Макмиллан перенес "Анастасию" в Ковент-Гарден, добавив два первых акта. Немецкая же версия осталась третьим, заключительным. Эта постановка вошла в золотой фонд английского балета и с тех пор регулярно и с неизменным успехом у местной публики возвращается в репертуар.
События первого действия происходят в августе 1914 года на борту императорской яхты "Штандарт". Беспечное веселье и танцы монаршей семьи в компании мадам Вырубовой, придворного целителя Распутина (загримированный до неузнаваемости премьер Нехемия Киш) и морячков прерываются известием о начале войны. Второй акт — март 1917 года в Петрограде, первый бал младшей из дочерей, Анастасии. Люстры уже накренились (главный предвестник близкой беды в декорациях Боба Кроули), но платья все шуршат, кокошники беззаботно пританцовывают в такт, а во главе этой пляшущей колонны Матильда Кшесинская — любимая прима Ники — вся в черном, что тоже не предвещает ничего доброго. Солистка труппы Сара Ленд была уверенна и хороша в этой партии, несмотря на замену партнера — вместо премьера Стивена Макрея танцевал Фредерико Бонелли. Бал заканчивается погромом от внезапно нагрянувших революционеров.
Третье действие происходит в больнице и кардинально отличается от первых двух. Оно начинается теми же кадрами семейной хроники — сквозной мотив, связывающий части балета. Только теперь вместо пышных декораций серые больничные стены, вместо беззаботной Анастасии — безумная Анна Андерсон, перед глазами которой возникают персонажи-призраки: царская семья, муж, ребенок, большевики со штыками, медсестры и ненавистный Распутин. Музыку Чайковского сменяет электронный скрежет Мартину, а незатейливые прыжочки и мазурки дореволюционных времен — экспрессивные, полные отчаяния соло главной героини.
Балет Кеннета Макмиллана ни в коем случае не нужно принимать за чистую монету. Российскую историю хореограф рассказывает без претензий на достоверность, с присущей иностранцу наивностью. Русскому зрителю смотреть этот спектакль местами так же забавно, как, например, французам — российские "Утраченные иллюзии" или англичанам — экспортное "Укрощение строптивой". Чего стоят хотя бы эпилептические припадки цесаревича Алексея, которыми заменили его гемофилию; или карикатурные целительные молитвы Распутина, за которым, как по команде, на колени рушатся все присутствующие; или бодренькие, как в диснеевских мультфильмах, выпады ружьями-штыками в исполнении разгневанных революционеров.
Увы, макмиллановский "историзм" коснулся и хореографии: все его "историко-бытовые" танцы (а на них фактически держится большая часть спектакля) к бальной хореографии времен царской России имеют примерно такое же отношение, как ламбада к полонезу. Впрочем, и это еще можно перетерпеть. Главное — Макмиллан искренне верил, что Анна Андерсон и впрямь чудом спасшаяся княжна (хореограф умер до того, как были проведены все тесты ДНК и экспертизы, доказывающие, что найденные в Екатеринбурге останки действительно принадлежат монаршей семье), а потому вложил в партию заглавной героини балета все свое сочувствие к ней. Громадная "Анастасия", несмотря на свои три акта и десятки персонажей, оказалась, в сущности, монобалетом. И его успех — сегодня, возможно, даже больше, чем при жизни Макмиллана,— зависит от исполнительницы главной роли, от того, каким смыслом она наполнит свою партию.
Прима Ковент-Гардена Лорен Катбертсон выбрала наименее рискованный путь: балерина прилежно придерживалась макмиллановского текста, не пытаясь разукрасить его собственным отношением к теме. С технической точки зрения упрекнуть ее не в чем. Редкие вариации Анастасии в первых двух актах были филигранны и обаятельны. Все больничные соло балерина провела как по нотам: ее тело деревенело, ныло, молило, боялось. Но это безумие было слишком выверенным и отрепетированным, чтобы серьезно ударить по нервам публики. Британские критики, видевшие премьеру "Анастасии" с Натальей Осиповой, изощрялись в восторженных эпитетах, описывая ее драматическую игру. В случае же с Лорен Катбертсон, увы, приходится ограничиться общими словами.