В Концертном зале имени Чайковского прошли гастроли национального балета Аргентины "Криольо" с программой "Танго-Маламбо". Аншлаг обеспечило анонсированное в программе танго, однако программу спасло именно маламбо.
Труппу "Криольо" привез в Москву директор Имперского балета Николай Анохин. Бывший танцовщик ансамбля Моисеева из всех коллективов Аргентины выбрал наиболее схожий с alma mater. Первый государственный ансамбль народного танца "Криольо" в 1985 году сколотил из своих студентов завкафедрой Национальной академии танца Хуан Карлос Кахиано (Juan Carlos Caggiano). Кроме него, в труппе основоположников не осталось, да и сама она сохранила государственный статус только в названии: на жизнь ей приходится зарабатывать беспрестанными гастролями. А что может безотказнее завлечь продюсеров и публику, чем аутентичное танго, исполненное натуральными аргентинцами?
Но как раз танго, родившееся 150 лет назад в портовых притонах Буэнос-Айреса, оказалось ахиллесовой пятой коллектива, поднаторевшего на сельских плясках отдаленных провинций (единственное исключение — солисты Карина Лопес и Эдуардо Тевес (Carina Lopez, Eduardo Teves), исполнившие свое сложное соло в "Кумпарсите" с элегантной строгостью и непоказной виртуозностью). Раздел "Картинки танго" предусмотрительно поместили в середину программы, снабдили ярлыком "1900-е годы" и подавали как добродушный шарж на те времена, когда полукриминальный танец только вышел из подполья и мужчины впервые обзавелись партнершами-дамами, а не портовыми проститутками. Премилый живой оркестр почему-то смыло со сцены вместе с гитарами и бандонеоном — ностальгические штудии шли под некачественную фанеру. Обещанное программкой "мужское танго" длилось не более 30 секунд; за это время один старинный франт в гетрах успел показать другому пару простейших шагов. "Преступной дуэлью" предлагалось считать первые контакты кавалеров с дамами: одетые по моде столетней давности в длинные юбки, стянутые у колен, партнерши якобы с непривычки наступали партнерам на ноги, покачивали плечами, как в русской городской кадрили, и крутили отставленными попками. Может, сто лет назад все так и было, судить не берусь. Однако после сценки-ретро последовал вполне узнаваемый вариант вполне эстрадного танго. Танцовщица в алом трикотаже, с голой спиной, анемичным лицом, макаронными ногами, круглыми лопатками и валиками жира на месте талии, висела на прытком маленьком партнере как исполинская тряпичная кукла. О технических находках и интересных комбинациях и речи не могло быть, хорошо хоть не упали. Финальное общее "танго-фантазия" подтвердило догадку, что в "Криольо" с тангерами беда.
Программу вытянуло второе отделение. Вновь появившийся оркестр заиграл на диковинных инструментах. Отдельный аттракцион — четырехметровая тростниковая дудка-корнета с жестяным конусом, уныло свисающим с ее конца. Дуя в нее, щуплый музыкант героически прошел по всей сцене, ненароком сбив по пути знамя Аргентины, водруженное в углу в самом начале концерта. Экзотика так называемого предыспанского периода (хотя в этом полуиндейском фольклоре северо-запада страны отчетливо видны следы самых несомненных па-де-басков) разогрела зал. Креолы, разодетые в домотканые пончо, чуло, агуайо, водили огненные хороводы, залихватски покрикивали, играли в ручейки и объяснялись в любви с помощью ленге — шейных платков.
Гвоздем программы стал северный "Маламбо", отчасти знакомый отечественной публике по шлягерному моисеевскому номеру. В отличие от русских гаучо, вооруженных ножами, аргентинские пастухи орудовали лассо с каменным шаром на конце: лассо вращали над головой и вдоль тела, отстукивая шарами по полу яростный ритм. Ноги в это время выписывали самые навороченные кренделя (апогеем стало соло Эдуардо Тевеса — этот худосочный мачо вращался на носке сапога, как на пуанте, гневно уставившись на свою вторую ногу, ломавшую отчаянную ковырялочку, а над головой гаучо свистело пропеллером смертоносное лассо).
"Криольо" в переводе означает просто "креолы". Свое название труппа отрабатывает сполна, отражая в своих программах гремучий этнический коктейль, в который смешалось население страны эмигрантов. На пресс-конференции аргентинцы настаивали и на русском влиянии, что было расценено отечественными критиками как неловкая лесть. Однако, увидев на концерте танцовщицу, в ноль схожую и статью и костюмом с бесценной Катериной Матвеевной из "Белого солнца пустыни", я вынуждена согласиться, что в аргентинском фольклоре есть-таки и среднерусский ингредиент.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА